Три аспекта правового запрета
Автор комментария к статье Вячеслава Калабина «В рамках другого дела» (см.: «АГ». 2019. № 23 (304)) обосновывает обусловленность правовой позиции, изложенной в п. 11 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. № 3, тремя аспектами. Исходя из этого, считает она, тезис о возможности применения положения, содержащегося в п. 10 того же постановления, к спорам, возникающим по поводу сведений, распространенных в ходе судебного разбирательства, подлежит критическому осмыслению.
В целом соглашаясь с большинством выводов автора, хочу отметить, что тезис о возможности применения правовой позиции Верховного Суда РФ, изложенной в п. 10 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. № 3, к спорам, возникшим по поводу сведений, распространенных в ходе судебного разбирательства, подлежит критическому осмыслению.
Сам по себе правовой запрет, который фактически сформулирован в п. 11 этого постановления, обусловлен тремя аспектами.
Во-первых, наличием у спорящих сторон личного интереса в исходе дела. Отстаивание собственного интереса как движущая сила цивилистического процесса и, отчасти, публичного процесса предопределяет характер сообщаемых участниками сведений: их содержание находится в зависимости от эмоционального состояния распространителя и детерминированы желанием достичь в споре определенного результата.
Поэтому сведения, сообщаемые сторонами и третьими лицами в цивилистическом процессе, а также обвиняемыми, потерпевшими, гражданскими истцами и гражданскими ответчиками, – в публичном процессе, никогда не могут и не должны быть оценены с точки зрения ст. 152 ГК РФ.
В отношении сведений, сообщаемых свидетелями, ситуация несколько иная. Свидетель может быть допрошен о любых обстоятельствах, относящихся к делу: о самом событии, по поводу которого возник спор, о его последствиях, о личности участников этого события, своих взаимоотношениях с ними и другими свидетелями. Предметом свидетельских показаний могут стать человеческие чувства и переживания, симпатии и антипатии, любовь, гнев, зависть и т.п. Более того, свидетель (в отличие от стороны) не имеет права судить о том, что относится к делу, а что не относится, и по этим соображениям говорить об одном, умалчивать о другом, поскольку предмет показаний определяет допрашивающий, а не свидетель. С учетом этого правовой оценке подлежат только те сведения, исходящие от свидетеля, которые составляют состав какого-либо преступления (например, дача заведомо ложных показаний). Невозможно запретить свидетелю излагать показания об испытываемых чувствах (а именно сведения, носящие эмоциональный окрас, зачастую становятся предметом спора в рамках ст. 152 ГК РФ), поскольку в противном случае многие свидетели вообще не смогли бы дать показаний.
Во-вторых, стандарты справедливого судебного разбирательства требуют от национальных судов мотивировать принимаемые ими решения.
В постановлении ЕСПЧ от 21 июня 2016 г. по жалобе № 48023/06 по делу «Васенин против России» отмечалось, что право быть услышанным занимает важное место в демократическом обществе и имеет фундаментальное значение для защиты прав человека от произвола.
Доказательством соблюдения данного принципа при судебном разбирательстве являются отражение выступлений сторон, доводов и доказательств, представленных ими в ходе судебного разбирательства, в судебном акте и их оценка. И хотя национальные суды пользуются ограниченным правом принятия решения в вопросе выбора доводов по конкретному делу и приобщения доказательств достоверности утверждений сторон, эти органы обязаны указать основания для своих действий, изложив мотивировку этих решений (см. § 36 постановления ЕСПЧ от 1 июля 2003 г. по жалобе № 37801/97 по делу «Суоминен против Финляндии»).
С учетом этого в судебных решениях необходимо излагать оценку всех доводов и доказательств, которые были представлены сторонами спора, а значит, ситуации, когда какие-либо сведения не были проанализированы судом, рассматривающим спор по существу, теоретически исключены. На практике они, к сожалению, встречаются, что является частным случаем нарушения права на справедливое судебное разбирательство. Такие нарушения, безусловно, не должны становиться предпосылкой для изменения правового регулирования. В этой ситуации надо стремиться к повышению качества правоприменительной деятельности, а не создавать дополнительные механизмы оспаривания сведений.
В-третьих, судебный акт обладает такими свойствами, как исключительность, общеобязательность и преюдициальность. Это означает, что выводы о тех или иных сведениях, носящих доказательственное значение, должны быть сделаны только в судебных актах, вынесенных по тем делам, в рамках которых они исследовались. Оспаривание этих сведений в ходе иных производств, особенно после вступления судебного акта в законную силу, стоит рассматривать в качестве нарушения принципа правовой определенности (в его широком понимании).