Чем руководствуются суды

В настоящем комментарии к статье Артема Гришина «Формальный подход судей» (см.: ««АГ». 2019. № 21 (302),№ 22 (303)) автор, поддерживая предложение об усилении прокурорского надзора на стадиях предъявления обвинения и избрания меры пресечения, расширении полномочий прокурора, применении залога по экономическим составам преступлений, отмечает, что причины и мотивы, которыми суд руководствуется при рассмотрении ходатайств о заключении под стражу, в большей степени носят социальный, нежели правовой характер.

Комментируя статью коллеги-адвоката Артема Гришина, не могу не отметить, что право (возможность) подозреваемого (обвиняемого) на безотлагательную, справедливую и всестороннюю оценку вышестоящим судом решения о его заключении под стражу четко регламентировано действующим уголовно-правовым законодательством.

Однако неструктурированный подход к соблюдению этого права как со стороны суда первой инстанции, так и вышестоящих судов, дает основания рассуждать именно о возможностях как о чем-то нестабильном и порой эфемерном.

Приводимая автором статьи судебная статистика по избранию меры пресечения в виде заключения под стражу и ее продления выглядит удручающе.

Справедливости ради упомянутая мера применяется не органами предварительного следствия, а судом. В связи с этим именно на причинах и мотивах, которыми суд, по моему мнению, руководствуется при рассмотрении соответствующих ходатайств органов расследования, я акцентирую внимание в настоящем комментарии в первую очередь.

Данные мотивы и причины, несмотря на достаточную зарегулированность института заключения под стражу и продления ее процессуальных сроков (многочисленные нормы УПК РФ, разъяснения Пленума ВС РФ, правоприменительная практика), в большей степени носят социальный (традиционный), нежели правовой характер.

Иначе как можно объяснить практически огульное упоминание в судебных решениях всего спектра оснований, предусмотренных ст. 97 УПК РФ, для избрания исключительной меры пресечения.

Итак, по убеждению органов расследования и суда, подозреваемый (обвиняемый), в случае его не заключения под стражу или не продления срока содержания под стражей, от них скроется. Такое поведение фигуранта уголовного дела будет являться безусловным риском для установления истины и осуществления правосудия.

Однако в большинстве случаев указанный довод является не более чем голословным и надуманным, что подтверждается отсутствием в материалах соответствующих ходатайств документальных доказательств подобного намерения (мотивированные рапорты должностных лиц, показания и заявления свидетелей, потерпевшего и т.п.).

Наличие у подозреваемого (обвиняемого) заграничного паспорта и открытой, например, шенгенской визы, могут свидетельствовать о его желании скрыться не более чем фотографическая заставка с изображением Биг-Бена на экране мобильного телефона. Даже добровольная передача должностному лицу правоохранительного органа гражданского и заграничного паспортов в качестве подтверждения отсутствия намерения и возможности скрыться не является безусловной гарантией дальнейшего нахождения на свободе, что противоречит логике и здравому смыслу.

Далее подозреваемый (обвиняемый), не заключенный под стражу, по мнению правоохранителей, может продолжить заниматься преступной деятельностью, угрожать свидетелям, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу.

В отсутствие, как уже упоминалось ранее, документальных подтверждений этого представители органов расследования и суд, за исключением редких случаев, не затрудняют себя предметным указанием на то, какой именно преступной деятельностью, при наличии лишь одного возбужденного дела, продолжит заниматься фигурант, каким именно свидетелям и иным лицам он будет угрожать, каким способом он уничтожит доказательства, хранящиеся в сейфе следователя (дознавателя) и т.п. Какие «иные пути» выберет фигурант для воспрепятствования расследованию, также не всегда очевидно и понятно.

Допустим, к уголовной ответственности привлекается студент юридического факультета/юрист/адвокат/следователь (список, при желании, можно продолжить). Что общего между этими лицами и почему все они, по убеждению правоохранителей, должны быть заключены под стражу за совершение тяжкого или особо тяжкого преступления? Все они юристы, поэтому обладают «смертоносными» для правоохранителей знаниями в области уголовного права и процесса, имеют знакомства, а порой и тесные связи «в верхушках правоохранительных органов», осведомлены о тактике и методике проведения ОРМ. Знакомая ситуация, не правда ли? Что объединяет спортсмена-боксера, пауэрлифтера и спринтера, вы, наверное, уже и сами догадались. Такая вот «специфическая» правоохранительная логика. Логика деления на социальные группы и выискивания у каждой из них исключительно негативных черт.

Помимо общей загруженности судей, рассматривающих соответствующие ходатайства правоохранителей конвейерным методом, на мой взгляд, есть и более житейское обоснование сложившегося, но упорно отрицаемого обвинительного уклона. Не каждый судья в случае изменения им, при наличии оснований, ранее избранной и неоднократно продленной другими судьями меры пресечения на более мягкую, захочет услышать в свой адрес любые, даже малейшие, подозрения в коррупции.

Недавние изменения в УПК РФ, обязывающие правоохранителей мотивировать заявленные перед судом ходатайства, не допускать повторной мотивации и т.д., революционными не являются. Еще лет 10 назад, при согласовании ходатайств в Центральном аппарате СК России, подобные нюансы строго и системно отслеживались, допустившие волокиту следователи привлекались к дисциплинарной ответственности. Какая-то странная, обратная, эволюция. Такими темпами остается, как предлагает автор статьи, лишь инициировать уголовное преследование должностных лиц органов следствия и дознания, необоснованно или незаконно ходатайствующих перед судом об избрании или продлении исключительной меры пресечения. Однако, исходя из своего профессионального опыта, я склоняюсь в сторону неэффективности подобной затеи в силу крепкого правоохранительного корпоративизма. Также остается открытым вопрос об ответственности руководителей авторов ходатайств, надзирающих прокуроров и самих судей.

Полностью согласен и поддерживаю идею автора статьи в части усиления прокурорского надзора на стадиях предъявления обвинения и избрания меры пресечения, расширения полномочий прокурора. При отсутствии согласия прокурора на передачу материалов об избрании в отношении подозреваемого (обвиняемого) исключительной меры пресечения дальнейшее их предоставление в суд видится мне невозможным и нелогичным.

Более широкое применение по экономическим составам преступлений залога в качестве меры пресечения также в полной мере будет соответствовать целям и задачам уголовного судопроизводства.

Случаи, когда находящийся под подпиской о невыезде фигурант уголовного дела без разрешения правоохранителей не может беспрепятственно посещать место работы, находящееся в другом регионе, носят, скорее, единичный характер, в связи с чем, по моему мнению, применение указанной меры пресечения не является проблематичным.

В заключение хочу отметить, что обращение в гражданские (общественные) институты, в СМИ с целью восстановления нарушенных необоснованным уголовным преследованием прав является эффективным лишь в совокупности с кропотливой и целенаправленной работой защитников, действующих в рамках уголовно-процессуального законодательства.