Борис Золотухин, член Совета АП Белгородской области

Ретроспектива как перспектива О мерах, направленных на борьбу с волокитой

Комментируя статью Дарьи Шульгиной «Разумен ли срок?» (см.: «АГ». 2018. № 21 (278)) и анализируя отзывы коллег на нее, автор считает, что раньше правоприменители, работавшие в рамках УПК РСФСР, при отсутствии законов, обязывающих соблюдать разумный срок уголовного судопроизводства, старались минимизировать сроки уголовного преследования. Сегодня же законодательная обязательность разумности срока доступа к правосудию зачастую демонстративно игнорируется. По его мнению, нужна дальнейшая активная работа законодателя, расширение возможностей досудебного контроля. Поднятые Дарьей Шульгиной в статье «Разумен ли срок?» и в комментариях коллег Дмитрия Дядькина, Игоря Бушманова и Александра Рязанцева вопросы о проблеме российского производства, выражающиеся в нарушении ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод в части разумного срока уголовного судопроизводства, как ни странно, по-прежнему остаются актуальными. Отмечая странность этой злободневности, исхожу из исторически довольно продолжительного периода активного внедрения в российское законодательство норм международного права. В одном из первых дел, рассмотренных ЕПСЧ по российским делам (решение по делу «Калашников против России» от 15 июля 2002 г.), еще 16 лет тому назад была установлена незаконность продолжительности обвиняемого и подсудимого под стражей и продолжительность рассмотрения возбужденного против него уголовного дела. И именно это нарушение ст. 6 Конвенции регулярно устанавливается по делам против России. Государство, хоть и постепенно, но стало более чем настойчиво наводить в этих вопросах порядок. 30 апреля 2010 г. был принят Федеральный закон № 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок». В тот же день следующим по нумерации Федеральным законом № 69-ФЗ в УПК РФ введена ст. 6.1., впервые установившая в уголовном судопроизводстве анализируемое понятие международного права. Практика применения судами указанных выше законов проанализирована в постановлении Пленума ВС РФ от 29 марта 2016 г. № 11 «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок». Тем самым законодательная и высшая судебная власть четко дали понять правоприменителям, что международные обязательства государства являются приоритетом в уголовной политике. Но, к сожалению, правоприменители проигнорировали важнейший посыл государства. Волокита, причем именно волокита как состоявшееся явление, а не как жаргонизм, на что указывает в своем комментарии Дмитрий Дядькин, стала распространенным явлением в уголовном судопроизводстве, и прежде всего, в его досудебной стадии. Приведенный в комментарии Игоря Бушманова пример о восьмилетнем сроке расследования дела, к сожалению, при всей его абсурдности, не является исключением, а нередко становится обычной практикой. Представляется, что многие адвокаты могут привести аналогичные примеры. Так, у меня сейчас в производстве несколько дел, по которым срок предварительного www.yourpress.ruрасследования значительно превышает срок давности привлечения к уголовной ответственности. Создается впечатление, что правоприменители вышеуказанные законы и разъяснения ВС РФ воспринимают не более чем как голословную декларацию. Показательным является появление в 2015 г. в статистической отчетности СК РФ графы «остаток неоконченных дел со сроком расследования свыше 3 лет», в которой вот уже два года стабильно отражается до 250 дел, а в следственных изоляторах страны по неоконченным делам со сроком расследования свыше года содержатся более 1000 лиц. Представляется, что именно инертность правоприменителя в указанном вопросе ускорила внесение Федеральным законом от 3 июля 2018 г. № 186-ФЗ в ст. 72 УК РФ нормы о дифференцированном зачете времени содержания под стражей в СИЗО. Но вот что интересно. Еще тогда, когда не было указанных выше требований закона и правоприменители работали в рамках УПК РСФСР, их понимание существа закона и чувство ответственности перед ним были на несколько порядков выше. Полностью согласен с Игорем Бушмановым в том, что раньше вопрос о продлении сроков следствия свыше шести месяцев был исключением из правил. Продление сроков следствия свыше шести месяцев, а это была прерогатива прокурора субъекта Федерации, как правило, влекло за собой наказание прокурора и следователя, а обращение к Генеральному прокурору РФ с просьбой продлить срок следствия свыше года проходило через коллегию прокуратуры субъекта с не менее печальными для следствия последствиями. Изложенное влечет за собой грустный вывод. Раньше при отсутствии законов, обязывающих соблюдать разумный срок уголовного судопроизводства, правоприменители, понимая свою ответственность перед законом и людьми, подвергнутыми уголовному преследованию, старались минимизировать сроки уголовного преследования. Сегодня при законодательной обязательности разумности срока доступа к правосудию правоприменители относятся к этому требованию закона в лучшем случае халатно, а зачастую демонстративно игнорируют его. И, к сожалению, судебная власть, исходя из положений вышеуказанного Федерального закона № 68-ФЗ, редко реагирует на явную волокиту по делу, ссылаясь на то, что восстановление нарушенного права на своевременный доступ к правосудию возникнет после окончания судебного судопроизводства. При этом несовершенство приведенного закона налицо. Например, потерпевший или обвиняемый (осужденный) имеет право на компенсацию за нарушение разумного срока уголовного судопроизводства в случае его длительности свыше четырех лет, при том что срок давности привлечения к уголовной ответственности по преступлениям небольшой тяжести составляет два года. Очень важным является констатация факта того, что проблемы сроков предварительного расследования (как и сроков содержания под стражей) – прежде всего проблема предварительного следствия. И в тексте статьи, и в комментариях коллег содержатся предложения по мерам, направленным на действенную борьбу с порочным явлением, но они касаются в большей части практики применения закона. С моей же точки зрения, нужна дальнейшая активная работа законодателя, и прежде всего возвращение прокурору тех надзорных функций, которые были у него до 2007 г., в том числе и права продления сроков следствия. Не менее значимым считаю расширение возможностей досудебного контроля в порядке ст. 125 УПК РФ, который на сегодня практически сведен к нулю. Самым оптимальным вариантом было бы введение института следственных судей, но на нет сведена и дискуссия об этом. www.yourpress.ru Интересно, что в УПК РФ отсутствуют какие-либо процессуальные сроки рассмотрения дел судами по делам в отношении лиц, не находящихся под стражей. Но при этом уже много лет в судах (сужу на примере своего субъекта Федерации) эффективно действует механизм контроля за сроками рассмотрения уголовных дел, и примеры явной судебной волокиты чрезвычайно редки. И в заключение два «адвокатских» аспекта. Первый – порицая волокиту в расследовании и рассмотрении судами уголовных дел, тем не менее полностью согласен с мнением Дмитрия Дядькина о том, что зачастую затягивание сроков принятия решения по делу по существу в интересах наших подзащитных. Второй – категорически не согласен с Дмитрием Дядькиным в том, что гипотетически действия защиты могут вызвать «злоупотребление правом». Российское законодательство не содержит понятия «злоупотребления правом на защиту». Да, не может быть злоупотребления правом на защиту! Право на защиту либо есть в конкретном виде, либо его нет. Указанный термин искусственно выдумал Верховный Суд РФ. И негоже адвокатам поддерживать и развивать его. www.yourpress.ru