Теория без практики

К чему может привести отсутствие четких критериев возможной недобросовестности стороны защиты

Золотухин Борис

Адвокат, член Совета АП Белгородской области

16 Сентября 2019

Материал выпуска № 18 (299) 16-30 сентября 2019 года.

Автор комментария к статье Никиты Варушкина «Во взаимосвязи с другими принципами» (см.: «АГ». 2019. № 18 (299)) акцентирует внимание на отсутствии ясных и четких ориентиров недобросовестности подсудимого не только для него самого, но и для суда, которому предстоит оценивать эту недобросовестность, что является очевидным отступлением от принципа презумпции невиновности. Это уже привело к частому необоснованному отстранению адвокатов от защиты и удалению из зала судебного разбирательства, считает он.

Ознакомившись со статьей Никиты Варушкина, я вспомнил знаменитые слова великого русского математика и механика XIX в. Пафнутия Чебышева: «Теория без практики мертва и бесплодна, а практика без теории бесполезна и пагубна».

И хотя эта фраза, более чем известная аксиома, позволю себе частично не согласиться ни с ней, ни с некоторыми мыслями, высказанными автором статьи.

Настаиваю на том, что теория без практики не мертва, а просто невозможна. Для того, чтобы теории стать мертвой, ей сначала нужно родиться, а родиться без практики она не может, и, значит, стать мертвой не может тоже.

Но это о фразе. Перейдем к статье.

Никита Варушкин, обращая внимание на то, что в отличие от конституций ряда стран наш Основной закон не закрепляет принцип недопустимости злоупотребления правом, указывает на его наличие в процессуальных кодексах страны (ГПК, АПК, КАС) и справедливо отмечает не только его полное отсутствие в УПК РФ, но и процессуальный запрет применения в уголовном процессе аналогии.

Далее автор приводит обстоятельства попытки ввести в уголовной процесс принцип недопустимости злоупотребления правом на защиту в связи с принятием Постановления Пленума ВС РФ от 30 июня 2015 г. № 29 «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве», п. 18 которого фактически ввел запрет на злоупотребление правом на защиту со ссылкой на положения ч. 3 ст. 17 Конституции РФ о том, что осуществление прав и свобод не должно нарушать права и свободы других лиц.

При этом Никита Варушкин приводит мнение юристов, согласно которому в данном Постановлении нет ясных и четких ориентиров недобросовестности подсудимого не только для него самого, но и для суда, которому предстоит оценивать эту недобросовестность, что является очевидным отступлением от принципа презумпции невиновности.

Хочу отметить четкое понимание автором того, что отсутствие в этом Постановлении критериев недобросовестности «является благоприятной почвой для обвинительного уклона».

Но вот что интересно – далее автор останавливается на практике не злоупотребления правом на защиту, а обвинительного уклона российского уголовного правосудия и, что более существенно, – злоупотребления стороной обвинения своими процессуальными правами (необоснованное продление сроков стражи и следствия, немотивированное отклонение ходатайств и т.д.).

Уверен: любой коллега, специализирующийся в области уголовного судопроизводства, может привести немало примеров не только обвинительного уклона российского правосудия, но и злоупотребления обвинением своими правами, причем последнее распространено повсеместно.

Автор отмечает, что злоупотребление правом стороной защиты является крайней редкостью в уголовном процессе. Приводя примеры такого злоупотребления, он ссылается исключительно на апелляционную и кассационную практику Верховного Суда РФ.

А затем Никита Варушкин, анализируя позиции профессоров Л.В. Головко, А.Г. Карапетова и доцента С.В. Романова, формулирует выводы, с одним из которых не могу согласиться категорически, второй полностью принимаю.

Первый – это тезис о том, что гражданское и уголовное судопроизводства, несмотря на различия, «имеют конструктивные сходства в общем каркасе прав и обязанностей участников процесса». Данный тезис частично верен только в отношении дел частного обвинения, где нет обвинительного уклона и в полном объеме реализован конституционный принцип состязательности сторон. Но по делам публичного и частно-публичного обвинения нет, да и в ближайшее время не будет сходства «в общем каркасе» прав и обязанностей участников уголовного судопроизводства.

И дело не только в разности целей стороны обвинения и защиты и в том, что стороне защиты в уголовном процессе противостоит мощный государственный репрессивный аппарат.

Конституционный принцип равноправия и состязательности в сегодняшнем уголовном процессе носит «смешанный» характер, и «чистая» состязательность реально будет возможна лишь при полной ликвидации досудебного производства с определением суда как единственного органа, оценивающего относимость и допустимость данных, собранных обвинением и защитой на равных правах.

Ни государство, ни общество, ни сегодня, ни, как представляется, в ближайшее время не откажутся от монополии на властные функции по осуществлению уголовного преследования и не согласятся делиться частью этих функций с институтом гражданского общества – адвокатурой.

А вот в гражданском процессе стороны действительно процессуально равны.

Ну и в уголовном процессе действует конституционный принцип презумпции невиновности, распространяющийся исключительно на обвиняемого и являющийся его преимуществом.

Таким образом, никакого сходства прав и обязанностей сторон между уголовным и гражданским процессом нет.

Второй тезис связан с обоснованной критикой позиции Л.В. Головко, согласно которой принцип недопустимости злоупотребления правом действует только в отношении защиты. Автор, безусловно, прав, что такая позиция противоречит конституционному принципу равноправия и состязательности сторон.

В заключение хочу лишь подчеркнуть, что верно отмеченное автором отсутствие четких критериев возможной недобросовестности стороны защиты уже привело к частому необоснованному отстранению коллег от защиты и удалению из зала судебного разбирательства, что вызвало обеспокоенность адвокатского сообщества и обсуждалось на конференции ФПА в августе текущего года.

И если все-таки законодатель или Верховный Суд РФ озаботятся разработкой таких критериев, желательно, чтобы вопрос о том, допущено ли в конкретном случае злоупотребление правом на защиту в уголовном судопроизводстве по делам, где участвуют адвокаты, решали не суды, а органы адвокатского самоуправления в порядке, предусмотренном ч. 2 ст. 258 УПК РФ.

Ну а еще лучше, если бы не существующий в уголовно-процессуальном праве злополучный термин «злоупотребление правом на защиту» исчез и из теории, и из практики.