Надежда Ермолаева, адвокат, партнер АБ «Мусаев и партнеры» Кто стоит за ширмой правосудия?

О практике использования анонимных свидетелей

Автор данного комментария к статье Татьяны Слесарской «Анонимные свидетели: правовые позиции ЕСПЧ» (см.: «АГ». 2018. № 21 (278)), отмечая проработанный подход коллеги к проблеме использования засекреченных свидетелей в судебных разбирательствах, считает, что данная тенденция набирает обороты в российских судах, которые скептически относятся к ссылкам на практику ЕСПЧ, и указывает на предпринятую попытку российского законодателя четко определить случаи, когда оглашение досудебных показаний свидетеля возможно. В целом я считаю необходимым отметить особенную тщательность автора в проработке темы. Автор статьи затронул очень важную для российской правовой действительности тему использования в судебном разбирательстве показаний засекреченных свидетелей и при этом весьма подробно проанализировал практику Европейского Суда по этому вопросу. Также важно подчеркнуть, что исследование автора статьи прекрасно дополняется практическим комментарием Ирины Хруновой. Действительно, российских дел по данной тематике чрезвычайно мало. Этим отчасти объясняется и то, что национальные суды на данный момент пока не видят никакой проблемы в использовании показаний скрытых свидетелей для осуждения человека. Мне известны случаи, когда за ширму спрятались аж семь свидетелей обвинения, и это при том, что никто иной в судебном заседании, кроме них, не показывал на обвиняемого как на совершившего преступление. Использование показаний таких «котов в мешке», напротив, все больше и больше набирает обороты в российских судах, ими стало модно и удобно латать явные щели и пробелы в версии обвинения – это куда как легче, чем признать ее несостоятельность и разрабатывать иную, которая позволила бы выйти на след настоящего преступника. Ни для кого не секрет, что российские суды относятся к ссылкам на практику ЕСПЧ весьма скептически. Тем сильнее этот скептицизм, если адвокат в процессе ссылается на постановления, касающиеся зарубежных стран. Подчас действует ущербная логика «мало ли, что у них там в их европах, у нас своя правда». Чуть больше шансов у защиты быть услышанной, если ссылка сделана на решенные российские дела, – тогда судья может услышать намек на то, что его приговор постигнет незавидная участь быть отмененным Президиумом Верховного Суда после аналогичного постановления ЕСЧП. Поскольку же российских дел по тематике использования скрытых свидетелей крайне мало, то и национальные судьи пока острой необходимости что-то менять не видят. Я не могу не согласиться с Ириной Хруновой в том, что такая необходимость скоро станет очень актуальной. Более того, я искренне на это надеюсь. С моей точки зрения, каждый засекреченный по усмотрению следователя и не раскрытый в суде свидетель увеличивает шансы осудить невиновного человека, поскольку даже предпринимать попытку опровергнуть его показания крайне сложно. Часто допрос в суде таких свидетелей превращается в ловлю черной кошки в темной комнате. Попробуйте-ка в суде задать ему неудобный вопрос, заранее подготовленный, он непременно откажется на него отвечать на том основании, что ответ может привести к рассекречиванию его личности. Как бы абсурдно ни звучал подобный ответ, это действительная практика в российских судах. Я уж не говорю о том, что, не зная того, кто в действительности стоит за ширмой правосудия, невозможно поставить под сомнение данные показания, указав на то, что этот человек не был очевидцем описываемых им событий, ввиду нахождения в другом месте, например. www.yourpress.ru По моему мнению, с так называемыми засекреченными свидетелями существуют и проблемы на уровне законодательного регулирования. Так, по действующим ныне нормам именно следователь принимает решение о засекречивании данных о личности свидетеля, однако, несмотря на положения ч. 4 ст. 7 УПК РФ, такое решение практически никогда не проходит тест на мотивированность. В судебных стадиях судья лишь устанавливает личность засекреченного свидетеля, но не удостоверяется в достаточности оснований для принятия такого решения следователем на ранних этапах производства по делу. Кроме того, даже обсуждая ходатайство участника процесса о раскрытии данных о личности такого «инкогнито», судья не исследует материалы дела, которые привели следователя к такому решению, а стороны, в свою очередь, лишены возможности к ним апеллировать. Таким образом, решение следователя де факто остается не подлежащим судебному контролю, а следовательно, произвольным. Законодательных же гарантий от подобного произвола не создано. Другое дело – это оглашение показаний вполне известных всем личностей, которые по той или иной причине не могли явиться в судебное заседание, хотя на предварительном следствии показания давали. Это совершенно самостоятельный аспект применения п. d § 3 ст. 6 Конвенции, который также затронут в статье. В этой плоскости российским законодателем с подачи Верховного Суда в 2015 г. предпринята попытка внести ясность в правоприменение и четко определить случаи, когда оглашение досудебных показаний свидетелей возможно, даже при условии отсутствия согласия сторон. Единообразная практика по данным законодательным изменениям не сформировалась ни в России, ни на уровне Европейского Суда. Я думаю, что мы станем свидетелями нескольких постановлений против России, в которых ЕСПЧ установит нарушение Конвенции, а также и таких, в которых ЕСПЧ их не найдет, позволив таким образом на противопоставлениях сформировать юридическому сообществу практику применения ст. 281 УПК РФ и гармонизации этой нормы с требованиями ст. 6 Конвенции. www.yourpress.ru