Нелегкая судьба адвокатских законов

Почему порой невозможно оказать квалифицированную юридическую помощь

Адвокат Центральной коллегии адвокатов, член Комиссии по защите прав адвокатов Совета АП г. Москвы Юрий Ларин рассказывает о сложностях, с которыми сталкиваются защитники в СИЗО, неудовлетворительной работе кассационной инстанции и высказывает свое мнение о законодательных предложениях, касающихся судебной реформы.

– Юрий Александрович, в апреле ФСИН разработала правила пропускного режима в административных зданиях и на объектах уголовно-исполнительной системы. Посетители и адвокаты смогут пройти в режимную зону в будни с 9 до 17 часов, причем адвокаты – по своему удостоверению. Это прогресс? – Удивлюсь, если кто-то найдет в этом что-то новое и позитивное. Адвокаты, как и следователи, прокуроры, дознаватели и оперативные работники, всегда ходили в СИЗО по удостоверениям. Что же касается времени для свиданий с арестованными клиентами… Когда я только стал адвокатом, в 1984 г., изолятор работал не до 17, а до 21 часа. Чтобы не ждать в очереди, я приходил в СИЗО к 18 часам, быстро получал ключ от следственного кабинета, через 15 минут ко мне выводили подзащитного, и я мог с ним спокойно работать до 20.30. В Бутырке тогда было больше кабинетов, чем сейчас. В конце 1990-х гг. после передачи следственных изоляторов из МВД в ведение Минюста время их работы сократилось до 17.00, что и прописано в очередных «Правилах». И теперь в начале пятого нас начинают торопить, что пора закругляться. Так что говорить о каком-то прогрессе не приходится. – Адвокатам легче не стало, а арестантам? – В Уголовно-процессуальном кодексе РФ много и подробно говорится о деятельности профессиональных участников уголовного процесса. И ничего – о работе следственных изоляторов. Это правильно, ведь изоляторы – не участники процесса. Но от того как в СИЗО будут реализовывать важнейшую функцию – обеспечивать возможность следователям, дознавателям и адвокатам беспрепятственно встречаться с лицами, содержащимися под стражей, – зависит законность предварительного расследования и судебного разбирательства. Конституционные права человека на свободу и получение квалифицированной юридической помощи не могут ограничиваться из-за того, что в изоляторе мало следственных кабинетов или не укомплектован штат сотрудников. Между тем долгие годы в Москве поход адвоката в СИЗО к подзащитному превращался в тяжелейшее испытание. В большинстве московских СИЗО адвокатам и следователям приходилось отстаивать дикие очереди, чтобы попасть к своему доверителю. И не всегда удавалось. Но даже если вы сумели войти в Бутырку (СИЗО № 2) с первым потоком, т.е. в 9 утра, надо прождать еще полтора часа, пока клиента приведут к вам в кабинет. Нынешние конвоиры (их, наверное, резко сократили) не водят заключенных по одному. Они собирают в тюремном корпусе большую группу заключенных, приводят всех в следственную часть и разводят по кабинетам. А ведь некоторым нужны короткие встречи. И в 12 часов уже многие ушли, кабинеты освободились, но следующую порцию адвокатов и следователей запустят только после обеда. Поэтому пропускная способность изолятора относительно небольшая. В других СИЗО очень мало следственных кабинетов. Например, в Лефортово на 200 заключенных всего 6 кабинетов. Там адвокаты от безнадежности придумали разыгрывать очередь в лотерею. Хоть какая-то гарантия, что раз в неделю www.yourpress.ru 2 удастся попасть к клиенту. В Печатниках (СИЗО № 6) на 2500 заключенных (2000 – женщины) – 13 кабинетов. – А где ситуация самая критичная? – Я бываю не во всех изоляторах. Хуже всего обстоит дело, на мой взгляд, в женском изоляторе № 6. Там существовал такой порядок: адвокаты, следователи, родственники записывались на каждый день в рукописные списки, вывешенные рядом с входом. Ночью очередники начинали съезжаться – караулить список. Спали в машинах. Выходили на перекличку. Тем не менее бывали случаи, когда кто-нибудь из приезжих, понимая, что по «правилам» он в тюрьму не попадет, рвал список и вывешивал новый. Из-за этого между юристами периодически случались мордобои. А утром в 7.30 для оформления свиданий всех адвокатов, следователей и родственников запускают в одну комнату размером примерно 25 кв. м. Собирается человек сто. Как-то я там был зимой во время эпидемии гриппа и испугался. Подумал, что если среди нас, запрессованных в эту комнатенку, есть хоть один инфицированный, то мы все заболеем сами и заразим всю тюрьму. За день в следственные кабинеты СИЗО № 6 попадают не более 30 адвокатов и следователей. С прошлого года в некоторых московских СИЗО ввели официальные электронные очереди. Не нужны ночные бдения. Стало полегче. Записался из дома в свободное окошко и жди, когда пробьет твой день и час. Особенно удобно стало иногородним. Но кардинально проблема прохода в СИЗО не решается, поскольку идешь к подзащитному не когда требуется, а когда очередь наступит. Но Минюст и входящий в него ФСИН это не волнует. Поэтому, когда руководство Минюста якобы печется о квалифицированной юридической помощи, то явно лукавит. Ведь для того, чтобы в СИЗО г. Москвы наладить беспрепятственный проход адвокатов и следователей к арестантам, не нужно ждать десятилетия. Более того, из-за плохой организации в Москве по «стражным» делам квалифицированной помощи вообще не существует. – Вы можете пояснить свою позицию? – Конечно. Я считаю, что в Москве вся помощь в таких случаях является неквалифицированной, потому что нельзя полноценно защищать человека, ни разу с ним не встретившись. Об этом говорит и Стандарт осуществления адвокатом защиты в уголовном судопроизводстве, разработанный ФПА РФ. Причем в него включен самый минимум действий адвоката, только то, чего не сделать нельзя. И там прописано, что адвокат должен встретиться с подзащитным. Но если даже адвокат по соглашению, который, как считается, работает старательнее, не может пробиться в изолятор к своему подзащитному, то как можно требовать от назначенного адвоката, получающего за свой труд символическую плату, чтобы он не спал ночами и караулил список у дверей тюрьмы? А если у него несколько дел по назначению? Это вообще тупик! Потому я и утверждаю, что московские адвокаты по назначению просто не в состоянии посещать следственные изоляторы. Соответственно – соблюдать Стандарт и, как вывод, оказывать квалифицированную помощь. С 1984 г. я провел много дел по назначению. И по каждому «стражному» делу старался побывать в тюрьме у подзащитного. Кроме того, тогда можно было в суде поговорить с подсудимым в конвойном помещении. Сейчас это не допускается. А время работы изоляторов сократили. Целые этажи, которые раньше использовали для свиданий, закрыли, это касается, в частности, Бутырской тюрьмы. Таким образом, московские изоляторы не выполняют одну из своих главных функций – обеспечивать встречи своих «жильцов» с адвокатами и следователями. Но не во всей стране так плохо. Есть и положительные примеры. Недавно я встречался с коллегами из Ульяновска. Там адвокат начинает нервничать, если входная дверь в изолятор не открывается дольше двух минут. Но такое – редкость. Адвокат проходит в www.yourpress.ru 3 комфортное, отремонтированное отделение, где приятно находиться и работать. И не теряет время на ожидание подзащитного. Описанная проблема – чисто организационного плана. Решить ее могут Минюст, московское УФСИН и начальники каждого отдельно взятого изолятора. Было бы желание. – Но это же не единственная проблема? – Другая проблема посещения адвокатами изолятора, о которой я хочу рассказать, начиналась как правовая, а продолжается как произвол. Это история о трудном пути «адвокатских законов». В советские годы адвокат проходил в СИЗО с разрешения следователя или суда. Получить разрешение было нетрудно, поскольку адвокат начинал работать с момента ознакомления с материалами дела, т.е. в присутствии следователя, а до этого у него не было законных оснований посещать СИЗО. Затем (в 1989 г.) адвокатов законодательно допустили к участию в деле на ранних стадиях расследования. Но старая инструкция о разрешении следователем свидания продолжала действовать. В 1995 г. приняли Федеральный закон «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» (далее – Закон о содержании под стражей), в котором имелась норма о том, что адвокату предоставляются свидания с подзащитным на основании адвокатского удостоверения и ордера коллегии адвокатов. Но была там и норма, допускающая регулирование отдельных вопросов деятельности СИЗО ведомственным нормативным актом. И МВД издало новую инструкцию, согласно которой для свидания с доверителем, содержащимся под стражей, нужно было опять-таки иметь разрешение следователя. Читатель, далекий от применения норм уголовнопроцессуального закона на практике, в этом месте может нетерпеливо воскликнуть: «Да в чем проблема? Пусть возьмет разрешение, и дело с концом!» Но не все так просто. А как быть, если следователя нет на месте? Или адвокат принимает поручение на участие в кассационной инстанции в Верховном Суде РФ по делу, рассмотренному на Урале. Подзащитный уже доставлен в московский изолятор, но само уголовное дело еще не дошло по почте до Верховного Суда РФ, и на этом основании адвокату отказывают в разрешении на свидание. Наконец, что делать адвокату, если следователь специально уклоняется от встреч с адвокатом, поскольку он уже работает с так называемым карманным адвокатом? Смириться и оставить подзащитного без квалифицированной юридической помощи? Известный адвокат Юрий Костанов, столкнувшись с одной из перечисленных ситуаций, в 1998 г. обжаловал положение инструкции МВД, касающееся получения адвокатом разрешения следователя или суда на свидание с подзащитным, в Верховный Суд РФ. Жалобу отклонили. В то время все пенитенциарные заведения России передали в Минюст, который переиздал инструкции уже от своего имени. Адвокат Ю.А. Костанов обжаловал инструкцию Минюста в Верховный Суд РФ и снова получил отказ. Тогда адвокат Костанов подал в Конституционный Суд РФ жалобу на неконституционность нормы Закона о содержании под стражей, предусматривающей регулирование инструкцией посещения адвокатом изолятора. Мне выпала честь участвовать в заседании Конституционного Суда в качестве представителя Совета Федерации. Помимо представителей органов, издавших акт, Правительства и Верховного Суда РФ, там участвовали представители всех силовых министерств и ведомств. Но адвоката Костанова поддержал только Совет Федерации и один из представителей Госдумы депутат Сергей Попов. Мои надежды на представителя Правительства Михаила Барщевского не оправдались. Он заявил, что без разрешения следователя адвокатов в изолятор пускать нельзя, поскольку среди них много «братков». Тем не менее Конституционный Суд РФ согласился с доводами адвоката Костанова и удовлетворил жалобу заявителей. Приведу одну цитату. www.yourpress.ru 4 «Требование обязательного получения адвокатом (защитником) разрешения от лица или органа, в производстве которого находится уголовное дело, на допуск к участию в деле означает, по существу, что подозреваемый и обвиняемый могут лишиться своевременной квалифицированной юридической помощи, а адвокат (защитник) – возможности выполнить свои профессиональные и процессуальные обязанности, если получению такого разрешения препятствуют обстоятельства объективного (отсутствие следователя) или субъективного (нежелание следователя допустить адвоката на свидание) характера» (постановление КС РФ от 25 октября 2001 г. № 14-П). После этого Верховный Суд РФ пересмотрел свое решение относительно инструкции Минюста. И с 2001 г. новый порядок – в изолятор по удостоверению и ордеру – заработал по всей России. Кроме Москвы. – А что происходит в столице? – В Москве администрации нескольких СИЗО уже который год саботируют положения закона. Несмотря на прямой законодательный запрет (ч. 1 ст. 18 Закона о содержании под стражей), продолжают требовать у адвокатов, кроме удостоверения и ордера, еще и «согласование» со следователем или судом. Происходит это, конечно, при попустительстве руководства Минюста. Между тем в 2016 г. на заседании СПЧ, когда Президенту В.В. Путину сообщили, что адвокаты не могут попасть к заключенному под стражу бывшему губернатору Республики Коми, он изумился. Во исполнение поручения Президента РФ был подготовлен законопроект. В ст. 49–53 УПК РФ, посвященные защитнику, были внесены поправки, исключающие двоякое прочтение, и помимо того – новая норма, позволяющая адвокату получить свидание с обвиняемым или подозреваемым для получения согласия на участие в деле по предъявлении удостоверения и ордера (Федеральный закон от 17 апреля 2017 г. № 73-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» – далее Закон № 73-ФЗ)). Но саботаж продолжается. Поразительно, что своевольные тюремщики получают теоретическую поддержку. Так, известный ученый процессуалист, доктор юридических наук, профессор Л.В. Головко в интервью, посвященному итогам 2017 г., высказался по поводу Закона № 73-ФЗ следующим образом: «…закон наполнен, с моей точки зрения, институционально странными положениями. Например, возможность адвоката без согласования со следователем посещать подзащитного в СИЗО. Такие положения – это “маниловщина”, и понятно, что они функционировать не будут. Адвокаты практически сразу поняли, что применение этой нормы будет заблокировано… Иначе и быть не могло, потому что есть ст. 72, которая говорит о том, что адвокат подлежит отводу. Если адвокату, минуя следователя, разрешается посещать своего подзащитного, то кто должен решать вопрос о его отводе? Кто должен приходить к выводу, например, что адвокат уже защищает того, чьи интересы противоречат интересам лица, которое адвокат собирается посетить?…» («Поправки в УПК в помощь адвокатам совершенно оторваны от реальности» // Уголовный процесс. 2018. № 2. С. 21). В основе доводов уважаемого ученого – полное недоверие к адвокату-защитнику, в связи с чем они крайне неубедительны. Во-первых, отводы защитников при вступлении в дело случаются крайне редко, поскольку каждый адвокат, перед тем как принять поручение на защиту, сам определяет, не подлежит ли он отводу. На этот момент обратил внимание в вышеназванном постановлении Конституционный Суд РФ, обосновывая вывод о том, что никаких разрешений на свидание адвокат у следователя брать не должен. Во-вторых, отвод защитника – дело не срочное. Ведь профессор Л.В. Головко не оспаривает право обвиняемого (подозреваемого), не находящегося под стражей, самому приглашать защитника (ч. 1 ст. 52 УПК РФ). Такой обвиняемый имеет право общаться с www.yourpress.ru 5 этим защитником сколько пожелает, до того как пойдет с ним к следователю. А отвод защитнику следователь, если найдет нужным, заявит перед первым следственным действием. Право обвиняемого на приглашение защитника и свидание с ним не должно ущемляться только потому, что он под стражей. И в-третьих. Порядок свиданий адвоката с подзащитным, установленный Законом о содержании под стражей, действует в России, за исключением нескольких московских СИЗО, с 2001 г. Никаким нормативным актом он не отменялся и не приостанавливался. Поэтому странно слышать от юриста, что действующий закон нужно не исполнять. И есть вопрос к профессору: кого в этой долгой истории со многими действующими лицами он видит Маниловым? История эта не закончилась. В некоторые московские изоляторы, например, в «Лефортово», до сих пор адвокатам приходится брать разрешение на свидание. Иначе не пропускают. Но когда приходят адвокаты Юрий Костанов или Каринна Москаленко, у них ничего не требуют. Поскольку знают, что с ними лучше не связываться. Описанная ситуация свидетельствует о негативном отношении власти к адвокатуре в России. В других странах эти вопросы решаются совсем иначе. Во Франции адвокат приходит в следственную тюрьму и вызывает на свидание своего клиента. При этом никакой ордер показывать он не должен. Администрация изолятора знает, что адвокат никогда не вызовет арестованного, встречаться с которым у него нет законных оснований. Таким образом, власть уважает адвоката и доверяет ему. – А чем вызван произвол тюремщиков? Неужели они в сговоре с «карманными адвокатами»? – Нет! Они просто хотят ладить с прокурорами и следователями. Они, как и судьи, видят себя в первую очередь борцами с преступностью. – Недавно адвокату Ольге Динзе не дали вынести листки с зафиксированной на них позицией подзащитного. А вы сталкивались с такими случаями? – Я ни разу не попадал в такую ситуацию, т.е. администрация изолятора ко мне с такими претензиями не обращалась. Обычно я стараюсь запоминать, что нужно моему доверителю, находящемуся в СИЗО. Или своей рукой делаю какие-то записи. Но потребность получить от доверителя какие-то письменные разъяснения по делу, по правовой позиции имеется. Особенно по сложным делам, когда за время встречи трудно все проговорить и записать. Подзащитный в камере формулирует свое отношение к обвинению, готовит доводы, пишет свои показания или проект жалобы и на свидании передает их на согласование своему защитнику. И Конституционный Суд РФ в свое время, рассматривая жалобы Ю.Н. Волохонского и других (постановление КС РФ от 29 ноября 2010 г. № 20-П), вроде бы высказался, что ничего страшного в этом нет. Но в последующих фразах фактически свел на нет собственные рассуждения. Между тем действующие правила о передаче обвиняемым защитнику рабочих записей через спецчасть противоречат и праву на защиту, и просто здравому смыслу. Ведь доверитель, в том числе находящийся под стражей обвиняемый или подозреваемый, вправе общаться со своим адвокатом наедине, конфиденциально, т.е. втайне от посторонних. Но если записи обвиняемого должны проходить тюремную цензуру, о неразглашении информации не может быть и речи. – То есть вы согласны с позицией ФПА РФ, которая сейчас предложила изменить Закон о содержании под стражей в части законодательного регулирования предоставления свиданий адвокату и его подзащитному в местах содержания под стражей? www.yourpress.ru 6 – Конечно, согласен. Перефразируя известное высказывание о правилах техники безопасности, можно сказать, что адвокатские законы пишутся кровью наших доверителей. Я бы еще вспомнил историю с адвокатом Ольгой Артюховой, защищавшей Ходорковского. Тюремщики обвинили ее в том, что она вынесла из изолятора записку, якобы содержавшую план противодействия следствию. Такое одиозное обвинение можно приклеить любому адвокату, чей подзащитный не признает свою вину. Например, защитник представил доказательства алиби или с помощью специалиста опроверг заключение эксперта – ну чем не противодействие следствию? Кстати, та записка была написана рукой адвоката. – Адвокатская тайна нарушается не только в следственных изоляторах. Вы как член Комиссии по защите прав адвоката не можете не знать этого. Какие случаи вам приходилось разбирать на комиссии? – Важной гарантией сохранения адвокатской тайны стала ст. 450.1 УПК РФ, вошедшая в Закон № 73-ФЗ. Она предусматривает присутствие во время обыска у адвоката представителя адвокатской палаты. Представитель в данном случае отстаивает интересы корпорации. Ведь совершенно очевидно, что никто не будет доверять адвокатам, если следователь может отбирать у них досье. Задача представителя палаты – возражать против незаконных действий следователя, ведущих к нарушению адвокатской тайны. В частности, оспаривать изъятие адвокатских досье, не имеющих отношения к возбужденному уголовному делу. Перечень того, что следователь может осматривать и изымать, как правило, ограничен судебным решением. Первыми еще до появления закона (в порядке преднормативной практики) решительно начали бороться с произволом следователей на обысках питерские адвокаты. Насколько я помню, АП Санкт-Петербурга договорилась о таком представительстве с руководителями следственных органов региона. Неплохие результаты есть и в столице. Комиссия АП г. Москвы, которую возглавляет адвокат Роберт Зиновьев, добилась значительных успехов уже на первых шагах работы по новому закону. Представитель палаты по одному уголовному делу оспорил законность четырех обысков, и все они были признаны судом незаконными. Сейчас представители палат назначены во всех регионах. Опыт показал, что присутствие такого наблюдателя охолаживает чрезмерно ретивых следователей и оперативных работников и возвращает их в правовое русло. Заслуга в появлении этих поправок принадлежит членам Совета при Президенте РФ по правам человека – Ю.А. Костанову и Т.Г. Морщаковой. Они не раз докладывали Президенту РФ о том, что происходит в сфере адвокатской деятельности. – Интересно, а знает ли Президент РФ о том, что творится в брянской колонии, где избивали заключенных, а потом они якобы отказывались от встреч с адвокатами? – Для того и создан СПЧ, чтобы докладывать Президенту обо всех этих безобразиях. – Представляете себе, какой станет защита в ближайшем будущем, если возможность оказывать квалифицированную помощь пропадет и в суде? Я имею в виду, если адвокаты не смогут выступать в полном объеме и знакомиться с мотивировочной частью судебного решения. – Я бы мог согласиться с тем, что время для выступления адвоката можно сократить. Но при одном условии – пусть сначала следователям запретят направлять в суд уголовные дела объемом более одного тома. Шутка. Таким законопроектом Верховный Суд РФ демонстрирует свое отношение к адвокатам. Мол, не тратьте наше время. Мы вас не www.yourpress.ru 7 слушаем и решим все сами. С такими свежими новшествами можно быстро добежать до средневекового инквизиционного процесса. – Я не знаю, чего хочет суд. Но создается впечатление, что он просто не хочет считаться с позицией защиты, тем более с интересами подсудимого. А объем дела, наверное, считает показателем качественной работы следствия. – Наши следователи по высосанным из пальца делам работают годами. И гигантскими бригадами. А адвокату устанавливают предельный срок для ознакомления с делом, полагая, что за день мало прочитать один том – надо читать три, а то и больше. Я знаю, что за границей дела рассматриваются долго, потому что в соответствии с решением ЕСПЧ изучать шесть томов несколько месяцев – это нормально. – Там другие критерии. Важно не нарушить права человека, а процессуальные сроки не ставятся во главу угла. А у нас судья не хочет получить выговор за волокиту. Вот и торопит других. Все-таки хочу вернуться к идее не составлять мотивировочную часть судебного решения. Что вы думаете о таком предложении ВС РФ? – Я считаю, что такое недопустимо, это противоречит нашему законодательству, дополненному признанными международными нормами, в том числе Европейской конвенцией по защите прав человека и основных свобод. Справедливое судебное разбирательство включает мотивированность и обоснованность решения суда. Мне не совсем понятно, почему судьи говорят, что им трудно работать? У нас наиболее интенсивно работают принтеры, включить который может и помощник. Следователь составляет обвинительное заключение или, к примеру, ходатайство о заключении под стражу и передает с флеш-картой в суд. Судья использует готовый текст, переносит его в приговор или в постановление почти целиком, а зачастую вообще меняет только название документа и добавляет участников процесса. Так обвинительное заключение становится приговором. Даже Верховный Суд РФ был вынужден сказать, что так делать не следует. А бланки судебных приказов уже есть в компьютере, туда нужно вставить только фамилии. Нельзя же приказать неизвестно кому… С внедрением сокращенных форм правосудия наш законодатель, на мой взгляд, идет по неправильному пути. Объем работы судей надо сокращать не за счет упрощения судопроизводства, что неизбежно ведет к потере качества правосудия и нарушению прав человека, а путем увеличения числа судей. По крайней мере, там, где у них запарка. Экономить на правосудии нельзя. Государство должно быть заинтересовано в наказании лиц, совершивших преступление, а не в механической переработке граждан в уголовников. – Как сегодня адвокат работает в апелляционной и кассационной инстанциях? – Про кассационную отвечу коротко – в одиночку. Творишь, в правой руке материалы дела, в левой – законодательство, работаешь над собой, над слогом, над стилем. Суд к этому процессу никак не подключается. Ощущение, что жалобу никто не читает. Мне в Юридической академии привели следующие цифры: из 10 000 кассационных жалоб до судебного разбирательства доходят лишь 35, из них 20 удовлетворяются полностью. Это на все три кассационных «этажа». Такое мизерное количество рассмотренных дел не позволяет всерьез утверждать, что у нас по уголовным делам существует институт кассации. Скорее, можно говорить о случающихся чудесах. Одно такое чудо в прошлом году выпало мне. В 2003 г. человека условно осудили в особом порядке за распространение порнографии. А он всего лишь продал в ходе милицейской провокации несколько своих старых видеокассет с известными кинофильмами. Незаслуженная судимость отравляла человеку жизнь. Спустя 13 лет меня попросили взяться за это дело. Изучая материалы, я www.yourpress.ru 8 обнаружил нарушения на каждом листе. Для обжалования выбрал из них самые типовые и вопиющие, привел судебную практику. Например, в экспертном заключении не было ни описания объектов исследования, ни исследовательской части. Только фамилии экспертов и сразу выводы: порнография. В Верховном Суде РФ с жалобой согласились, и Президиум Мосгорсуда отменил приговор. Дело вскоре прекратили. А я ощутил себя счастливым. – А у нас еще и надзор есть… – Это совсем несерьезно. Несколько дел в год. И создается впечатление, что надзор существует только для избранных. Я не раз задумывался, почему адвокаты не возмущаются, что им приходится работать «в стол». Ведь в большинстве жалоб адвокаты ссылаются на закон, на практику ЕСПЧ, на постановления Пленума Конституционного и Верховного Судов, т.е. жалобы чаще всего серьезные, обоснованные. Но они не доходят до кассационного рассмотрения и, тем более, надзорного. И у меня появилась следующая версия: каждый адвокат надеется в какой-то момент своей профессиональной деятельности оказаться в числе избранных. И когда ему отказывают, он молча терпит, ожидая свой «звездный» час. Очень важной я считаю идею создать отдельные кассационные суды. Им же надо будет оправдывать свое существование. И когда кассационное разбирательство будет возбуждаться по всем жалобам, как это происходит сейчас в арбитражном суде, тогда, возможно, пересматривать будут несколько большее число судебных решений. – Ну, по уголовным делам трудно рассчитывать на большое число оправдательных приговоров, пока существует особый порядок рассмотрения дел. Это тоже не наше изобретение, но у нас оно превратилось в фарс. – Да, в американском суде человек знает, что в случае отказа от сделки со следствием он может рассчитывать на суд присяжных. У нас же обвиняемый соглашается на особый порядок, понимая, что это «меньшее зло», что его дело в любом случае будет рассматривать тот же судья, который поверит скорее следователю, чем ему. А некоторые судьи обижаются на подсудимого, считая, что он добавляет им работы, если отказывается от особого порядка. И приговор выносят такой, чтобы урок запомнил и этот конкретный человек, и все остальные. Мстят, одним словом. Качество расследования и судебного разбирательства по делам особого порядка весьма низкое, так как никто, как правило, не жалуется, значит, никто и не проверяет. Полная безответственность по этим делам ведет к тому, что судьи и следователи разучиваются нормально работать. – Хочу спросить напоследок – как вы думаете, почему до сих пор не вводится обязательное аудиопротоколирование в суде? – С 2012 г. все суды России надлежаще оборудованы и технически готовы к аудиопротоколированию. На это потрачены миллиарды. Но закона, обязывающего включать эту технику, до сих пор нет. На мой взгляд, введение обязательного аудиопротоколирования отчаянно тормозится самой судебной системой. Больше всего судьи боятся выносить оправдательные приговоры, которые высокие начальники воспринимают как проявление вольнодумства и дискредитацию правоохранительных органов. И за такие прегрешения при случае могут из судей попросить. Дескать, мы вам доверили серьезное государственное дело – назначать наказания преступникам, а вы не справляетесь. Нехорошо! Между тем в ходе судебного следствия зачастую выясняются факты, опровергающие обвинение. Как же быть судье, который дорожит своей работой? Десятки лет существующий порядок, согласно которому протокол рождается на свет после приговора, www.yourpress.ru 9 позволяет эффективно бороться против таких «отклонений» от обвинительной линии. (Я сейчас немного утрирую, но самую малость.) Сначала судья выносит приговор, в который, как я уже говорил, переписано обвинительное заключение, а затем изготавливает протокол, подгоняя его таким образом, чтобы не было никаких расхождений с приговором. Фальсифицируя протокол, судьи не боятся уголовной ответственности по ст. 303 УК РФ, поскольку ни одного такого уголовного дела в стране не возбуждалось. Мне самому приходилось в апелляционной инстанции ходатайствовать о приобщении сделанной мною аудиозаписи и заключения специалиста о том, что протокол судебного заседания на 90% расходится со сказанным в судебном заседании. Но ходатайство было немотивированно отклонено. В настоящее время закон об обязательном аудиопротоколировании проходит Государственную Думу. Принят уже в первом чтении. Но в законопроекте не прописаны последствия отсутствия аудиозаписи или ее неполноты. Нас уверяют, что это не важно, ведь параллельно составляется протокол. Но я уверен, что этого недостаточно. Что такое сегодняшний протокол – смотри выше. Протокол должен быть дополнением к аудиозаписи, как это предусмотрено в Арбитражном процессуальном кодексе РФ. В арбитражном суде я могу подать замечания на протокол. Но если на аудиозаписи зафиксировано то, чего нет на бумаге, замечания будут отклонены. Нормально, когда участник в жалобе цитирует не протокол, а аудиозапись. В Уголовно-процессуальном законе есть случаи обязательной отмены приговора. Например, если протокола нет или он не подписан. Туда же надо ввести пункт, что отсутствие аудиозаписи является безусловным основанием отмены судебного решения. Беседовал Константин Катанян, обозреватель «АГ» www.yourpress.ru