Автор прослеживает изменение позиций при исчислении сроков исковой давности при оспаривании крупных сделок и сделок с заинтересованностью от более гибкого подхода – большей дискреции арбитражных судов при решении вопроса о начале течения срока исковой давности – к более жесткому, связанному с принятием Пленумом Верховного Суда РФ в 2018 г. разъяснений, предписывающих применять презумпцию осведомленности участника общества о подобных сделках. В статье выражено мнение о необходимости корректировки данной позиции в целях соблюдения баланса интересов сторон корпоративных правоотношений.
Оспаривание по корпоративным основаниям так называемых экстраординарных сделок (крупных сделок и сделок с заинтересованностью), совершенных хозяйственным обществом, помимо определенных сложностей в доказывании непосредственно самих оснований недействительности выявляет также трудности в одном из наиболее значимых вопросов при рассмотрении указанной категории споров – особенностях исчисления срока исковой давности. По общему правилу указанные сделки являются оспоримыми, срок исковой давности по требованиям о признании их недействительными и применении последствий недействительности указанных сделок составляет один год (п. 6 ст. 45, п. 4 ст. 46 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» (далее – Закон об ООО), п. 1 ст. 84, п. 6 ст. 79 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах», п. 2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 26 июня 2018 г. № 27 «Об оспаривании крупных сделок и сделок, в совершении которых имеется заинтересованность» (далее – постановление Пленума ВС РФ № 27)). При этом следует напомнить, что крупные сделки АО, совершенные с нарушением требований корпоративного законодательства, стали оспоримыми лишь в связи с принятием Федерального закона от 7 августа 2001 г. № 120-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон “Об акционерных обществах”» и до 1 января 2002 г. признавались ничтожными, тогда как совершенные с пороками крупные сделки обществ с ограниченной ответственностью с момента принятия Закона об ООО являлись оспоримыми (п. 5 ст. 46 Закона об ООО).
Поскольку нарушение требований специального корпоративного законодательства при совершении экстраординарных сделок влечет лишь их оспоримость (а не ничтожность), при определении момента начала течения срока исковой давности было бы вполне логично определять указанный момент по правилам п. 2 ст. 181 Гражданского кодекса РФ, т.е. со дня, когда истец узнал или должен был узнать об обстоятельствах, являющихся основанием для признания сделки недействительной. Однако, как показывает развитие правоприменительной практики, подобный подход претерпевает изменения, связанные, с одной стороны, со спецификой корпоративных правоотношений, с другой – с попыткой Верховного Суда РФ и нижестоящих арбитражных судов «нащупать» наиболее оптимальный вариант порядка исчисления срока с тем, чтобы сохранить пресловутую стабильность гражданского оборота. В настоящей статье попытаемся разобраться, удается ли судебной практике выработать оптимальное решение – ведь от этого во многом зависит обеспечение права на доступ к правосудию – не просто декларируемого, а эффективного и реально действующего.
Бóльшая дискреция в прошлом
Итак, анализ хронологии развития позиции по указанному вопросу показывает довольно серьезный сдвиг не в пользу лица, инициирующего спор о признании сделки недействительной по корпоративным основаниям, который произошел в 2018 г. в связи с выходом постановления Пленума ВС РФ № 27. Прежние разъяснения обладали большей гибкостью и позволяли судам проявлять более значительную дискрецию при решении вопроса о соблюдении срока исковой давности, что, с одной стороны, конечно, создавало неопределенность «правил игры», а с другой – позволяло – при наличии явных нарушений – восстанавливать права как участника (акционера), так и самого хозяйственного общества, отклоняя доводы процессуального оппонента истца о пропуске срока выводом о дате фактической осведомленности истца об основаниях оспаривания как моменте, начиная с которого следует исчислять срок исковой давности.
Подобный подход, на мой взгляд, вполне согласуется с позицией, которую неоднократно высказывал Конституционный Суд РФ: законодатель в пределах своей дискреции вправе закреплять порядок течения сроков исковой давности во времени, с тем чтобы обеспечивалась возможность исковой защиты права. Именно поэтому п. 1 ст. 200 ГК РФ сформулирован таким образом, что наделяет суд необходимыми полномочиями по определению момента начала течения срока исковой давности исходя из фактических обстоятельств дела (определения от 8 апреля 2010 г. № 456-О-О, от 21 ноября 2013 г. № 1756-О, от 20 марта 2014 г. № 534-О, от 29 марта 2016 г. № 516-О, от 19 июля 2016 г. № 1555-О, от 29 сентября 2016 г. № 2071-О, от 25 октября 2016 г. № 2309-О и др.). Данный вывод был воспринят и судебной практикой, которая подтверждала, что намеренное нарушение закона не может быть легализовано судом по мотиву в том числе пропуска срока исковой давности1. Одними из основных разъяснений, вплоть до 2018 г. являвшихся ориентиром в вопросе исчисления срока исковой давности, были указания, изложенные в п. 10 постановления Пленума ВАС РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» (хотя и касающиеся споров о взыскании убытков, однако содержащие генерализованную позицию относительно того, с какого момента следует определять начало течения срока исковой давности) и определении Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 26 августа 2016 г. по делу № 305-ЭС16–3884, А41–8876/2015 (вошедшем в Обзор судебной практики Верховного Суда РФ № 3 (2016), утвержденный Президиумом ВС РФ 19 октября 2016 г. (п. 1 разд. «Разрешение споров, связанных с корпоративными отношениями»). Из разъяснения и судебного акта следовало, что, во-первых, для исчисления срока исковой давности имеет существенное значение момент, когда обладатель нарушенного права (участник) узнал или должен был узнать о соответствующем нарушении, во-вторых, срок исковой давности исчисляется не с момента нарушения, а с момента, когда юридическое лицо получило реальную возможность узнать о нарушении.
Несмотря на то что в указанном Обзоре № 3 за 2016 г. содержится презумпция осведомленности участника об оспариваемой сделке не позднее даты проведения годового общего собрания участников (акционеров) по итогам года, в котором была совершена данная сделка, ВС РФ сделал акцент все же на моменте субъективной осведомленности участника общества. С учетом данного посыла наблюдалось более лояльное отношение судов к истцам в вопросе соблюдения срока исковой давности при оспаривании экстраординарных сделок по корпоративным основаниям.
Презумпция осведомленности участника – в постановлении Пленума ВС РФ 2018 г.
В 2018 г. постановление Пленума ВС РФ № 27 внесло коррективы в указанный подход правоприменительной практики, поставив во главу угла презумпцию осведомленности участника, которую он должен опровергнуть для обоснования вывода о соблюдении срока исковой давности. Любая презумпция, как мы знаем, перераспределяет бремя доказывания, кому-то из сторон облегчая процессуальную участь, а на кого-то, наоборот, возлагая дополнительные процессуальные обязанности, по общему правилу, связанные с доказыванием обстоятельств, которые в большинстве своем лишь этой стороной могут быть подтверждены или опровергнуты в силу наличия соответствующих доказательств только у нее.
Так, в частности, Пленум ВС РФ в постановлении Пленума № 27 вывел такие презумпции осведомленности (п. 2 и 3), с учетом которых необходимо определять дату начала течения срока исковой давности.
Общее правило изложено в п. 2 постановления Пленума ВС РФ № 27: момент начала течения срока исковой давности – это дата, в которую руководитель общества узнал или должен был узнать о совершении экстраординарной сделки (даже если истцом выступает участник, а не руководитель общества). В случае, если такой руководитель в сговоре с другой стороной сделки, принимается дата, в которую узнал или должен был узнать последующий руководитель общества. И лишь если нет последующего руководителя, то срок давности исчисляется с момента, когда узнал или должен был узнать участник общества. При этом в п. 3 данного постановления Верховный Суд РФ фактически устанавливает закрытый перечень условий, при наступлении которых участник предполагается узнавшим о совершении оспариваемой сделки.
Итак, срок исковой давности течет:
1) если информация об оспариваемой сделке публично раскрывалась в соответствии с законодательством о рынке ценных бумаг – с даты такой публикации;
2) с даты проведения годового общего собрания участников по итогам года, в котором была совершена оспариваемая сделка. Данный подход не применяется, если сделка скрывалась от участника или из бухгалтерской отчетности не следует изменения состава основных активов по сравнению с предыдущим годом.
Презумпция при пассивном поведении
Еще одна презумпция сформулирована Верховным Судом РФ методом толкования «от обратного»: срок в любом случае пропущен, если участник длительно (два и более года подряд) не участвовал в общих собраниях и не запрашивал информацию. С практической точки зрения возникают два основных вопроса относительно данной презумпции: (1) с какой даты исчислять дату начала течения срока исковой давности, (2) с какой даты и как определять указанную длительность пассивного поведения участника при реализации корпоративных прав. Логично было бы предположить, что срок исковой давности в данном случае исчисляется с даты совершения самой оспариваемой сделки. Что касается ответа на второй вопрос, полагаю, отвечать на него необходимо с учетом подп. 3 п. 3 постановления Пленума ВС РФ № 27: вывод о пропуске срока может быть сделан в случае, если участник не участвовал в годовом общем собрании участников по итогам года, в котором была совершена оспариваемая сделка, и в следующем за ним году.
Подход нуждается в корректировке
Таким образом, представленные презумпции сдвигают сроки исковой давности по экстраординарным сделкам не в пользу участника, их оспаривающего, фактически сокращая данные сроки. Указанный подход не в полной мере соответствует целям и задачам специального корпоративного законодательства и арбитражного процесса, поскольку, во-первых, необоснованно обусловливает дату начала течения срока исковой давности обстоятельствами, лишь косвенно связанными с возможным выявлением информации по сделке, во-вторых, немотивированно перераспределяет бремя доказывания обстоятельств начала течения срока исковой давности с лиц, которые совершили экстраординарную сделку, на участника, выступающего в защиту нарушенных прав хозяйственного общества. То есть из постановления Пленума ВС РФ № 27 следует, что на чаше весов добросовестность сторон оспариваемой сделки (и, в частности, единоличного исполнительного органа общества) имеет больший вес по сравнению с добросовестностью участника. Безусловно, логику данной позиции можно объяснить попыткой хоть как-то ограничить временные рамки, в течение которых участники смогут оспаривать сделки по корпоративным основаниям. Однако не требует ли данный подход корректировки ввиду его разбалансированности?!
Полагаю, что в целях соблюдения баланса интересов сторон корпоративных правоотношений необходимо в первую очередь выяснять вопрос: а доводилась ли обществом информация об оспариваемой сделке до сведения участника, и лишь при положительном ответе на него – применять указанные презумпции. В противном случае бездействие участника (в отсутствие какой-либо противоправности), по мысли правоприменителя, является более негативным, нежели бездействие общества, контролирующих его лиц либо лиц, в пользу которых совершается соответствующая сделка (умысел которых, за редким исключением, как раз и направлен на уменьшение имущественной массы общества), что не согласуется с общим предписанием п. 3 ст. 53 и п. 3 ст. 53.1 ГК РФ. Подобный подход вряд ли можно оправдать необходимостью сохранения стабильности гражданского оборота, поскольку данная позиция скорее легализует противоправное поведение сторон (их представителей) по сделке, позволяя защищаться доводом об истечении срока исковой давности.
Попытка ВС РФ уточнить позицию
В относительно недавнем определении Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 16 июня 2023 г. № 305-ЭС22–29647 по делу № А40–286306/2021 сделана попытка скорректировать ранее выработанную и довольно жесткую позицию относительно определения даты начала течения срока исковой давности в ситуации наличия корпоративного конфликта, когда общество фактически контролируется второй стороной данного конфликта. Из представленных в данном определении разъяснений следует, что в такой ситуации срок исковой давности по иску, заявленному участником корпорации, не может начать свое течение ранее полной субъективной осведомленности процессуального истца об основаниях для оспаривания сделки, т.е. обо всех обстоятельствах, составляющих юридический состав недействительности сделки. В течение периода, когда корпорация в лице противоположной стороны конфликта скрывает необходимую информацию от участника, субъективный срок исковой давности для него не течет. Безусловно, выраженное Судом уточнение должно позитивно отразиться на правоприменительной практике, исключив отказы в удовлетворении требований процессуальных истцов в подобных ситуациях. Однако это лишь одно исключение, которое к тому же требует исследования не только доказательств недействительности оспариваемой сделки, но также и обстоятельств контроля общества вторым участником корпоративного конфликта (которые, как правило, скрыты от независимого участника), что увеличивает процессуальную нагрузку на косвенного истца, зачастую лишенного возможности получить требующиеся сведения и соответственно права на состязательный процесс.
Подводя итог, можно с уверенностью сказать, что Верховный Суд РФ все больше начинает обращать внимание на корпоративные споры, уточняя и развивая свои позиции с учетом текущих правоприменительных реалий. Это вполне логичный тренд, который должен способствовать созданию «мягкого права», восполняющего пробелы законодательного регулирования. Однако такое восполнение в любом случае должно исходить из необходимости не только сохранения стабильности гражданского оборота, но и обеспечения права на доступ к правосудию, повышения доверия к судебной власти.
1 Постановление Арбитражного суда Московского округа от 15 сентября 2016 г. № Ф05–13518/2016 по делу № А40–157732/15.