Борис Золотухин, адвокат, член Совета АП Белгородской области

Главное – реагировать Как бороться с незаконными действиями судей и врачей

Автор данного отклика на статью Петра Баренбойма «Неврологическая пытка», опубликованную в «АГ» № 3 (284) за 2019 г.,

приводя примеры из собственной практики, связанные с пыточными действиями врачей и судей, приходит к выводу, что в подобных ситуациях заявление о пыточных условиях и об отводе в связи с этим судьи обязательно, и подчеркивает, что выделять неврологическую пытку как отдельный вид пытки нет необходимости, поскольку она по природе своей физическая. С большим интересом воспринял статью коллеги Петра Баренбойма и его обоснованные рассуждения, поскольку на практике неоднократно приходилось сталкиваться с обозначенной проблемой и испытать такой вид пытки на себе лично. Гипертония с некоторых пор стала привычным спутником моей жизни и время от времени напоминает о себе. В одном из процессов после конфликтной ситуации почувствовал себя плохо, о чем сообщил председательствующему, и заявил, что намерен покинуть судебное заседание. Председательствующий запретил мне это делать и пояснил, что объявит перерыв и вызовет для меня скорую помощь, врач которой определит мое состояние и возможность участвовать в судебном заседании. Вежливо объяснив судье, что в отличие от моего подзащитного судом я не изолирован от общества и могу выбирать врача, который мне окажет медицинскую помощь, покинул здание суда. Посетив своего лечащего врача, который зафиксировал у меня давление 150 на 110, получил у него соответствующую справку и предоставил ее судье в следующем судебном заседании. Другой более свежий пример связан с подсудимым пенсионером, инвалидомсердечником, с мерой пресечения – подпиской о невыезде. Еще на стадии следствия комиссия экспертов пришла к выводу, что участие с ним следственных действий возможно лишь при условии отсутствия физических и психоэмоциональных нагрузок. В связи с этим предварительное следствие неоднократно приостанавливалось, моему подзащитному была сделана операция на сердце, и с горем пополам дело попало в суд, где также было приостановлено на полгода из-за болезни подсудимого. Затем райсуд на уровне департамента образования области решил, что в каждом судебном заседании будет присутствовать фельдшер скорой помощи. Так и произошло. Фельдшер сидел в зале суда, а машина скорой помощи стояла у здания. Но так продолжалось недолго, поскольку довольно быстро повлияло на качество оказания медицинской помощи населению района, и главный врач ЦРБ отказался выделять и фельдшера, и машину. По этой причине суд обязал моего подзащитного перед судебным заседанием проходить обследование у врача, и он приходил в суд со справкой, содержащей показатели давления и указание на то, что он может участвовать в судебном заседании. Сами судебные заседания проходили только до обеда и длились максимум три часа. Неоднократно, и это было не баловство с его стороны, часа через полтора работы подсудимый заявлял о том, что больше не в состоянии воспринимать происходящее в зале и просил объявить перерыв. Судья прекращал судебное разбирательство и назначал слушание дела на другой день. Но однажды судье, вероятно, надоел такой режим работы, и в связи с заявлением подсудимого о плохом самочувствии суд не прекратил судебное заседание, а вызвал в зал www.yourpress.ru суда скорую помощь. Приехавший фельдшер измерил давление, оно составило 160 на 110, и на клочке бумаги написал, что это не препятствует участию в судебном заседании. Возмущенный такими действиями фельдшера, я заявил, что в данном случае при наличии вышеуказанного заключения комиссии экспертов фельдшер не является специалистом, способным делать вывод о возможности восприятия моим подзащитным происходящего в зале, и дальнейшее судебное разбирательство будет проходить не только с нарушением права на защиту, но и станет пыткой для подсудимого. Поскольку мое заявление судом было проигнорировано, я заявил, что не буду потворствовать суду в пытках, и вместе с подзащитным покинул здание суда. Ожидая письма судьи о моих действиях в палату, я проинформировал президента палаты о произошедшем. Но письма в палату не поступило. Предполагаю, что судья сам осознал незаконность своих действий, так как узнал, что сразу же после суда подсудимому в ЦРБ был диагностирован гипертонический криз и на следующий день он был направлен в специализированный санаторий. Казалось бы, на практике выработан возможный механизм борьбы с указанными действиями врачей и суда – защитнику надо покинуть зал судебного заседания. Но первый случай был связан со мной лично, второй – с подзащитным с подпиской о невыезде, притом что изменение этой меры пресечения было невозможно. А вот как быть в том случае, когда подсудимый находится под стражей и уход адвоката из зала суда оставит его без защиты? Универсального метода тут предложить невозможно. Но, как указано в приведенном Петром Баренбоймом примере о действиях коллеги Шота Горгадзе, заявление о пыточных условиях и об отводе в связи с этим судьи, с моей точки зрения, обязательно, тем более что уголовно-процессуальный закон охраняет жизнь и здоровье подсудимого. Часть 4 ст. 164 УПК РФ гласит, что «при производстве следственных действий недопустимо … создание опасности для жизни и здоровья участвующих в них лиц», а тут явно такие действия. Части 2–4 ст. 187 УПК РФ определяют следующий порядок допроса: «Допрос не может длиться непрерывно более 4 часов. Продолжение допроса допускается после перерыва не менее чем на один час для отдыха и принятия пищи, причем общая продолжительность допроса в течение дня не должна превышать 8 часов. При наличии медицинских показаний продолжительность допроса устанавливается на основании заключения врача». К сожалению, закон и подзаконные акты не характеризуют медицинские аспекты и не определяют, в чем состоит опасность для жизни, каковы при этом должны быть медицинские показания и заключение врача, какие методы следует считать опасными для жизни и здоровья. Отсутствует четко определенное понятие временного тяжелого заболевания и требования к удостоверяющему его медицинскому заключению. Так у нас на практике длительное время суды области в качестве документа, подтверждающего наличие заболевания, препятствующего участию в судебном заседании, признавали только комиссионное заключение врачебно-консультационной комиссии (ВКК), и представляется, что именно такой подход является правильным. Единственное, в чем не согласен с Петром Баренбоймом, – с необходимостью разграничения пыточных условий и участия подсудимого в судебном заседании при ненормальном давлении как самостоятельной неврологической пытки. Поскольку речь идет о физических страданиях человека – это не что иное, как физическая пытка. www.yourpress.ru