Вячеслав Денисов, адвокат, руководитель пресс-службы АП Новосибирской области

Реализуя неэффективное право О необходимости использования адвокатом права заявлять ходатайство

Автор статьи делится опытом из собственной практики, как, руководствуясь законодательным требованием к следователю, он рационально использовал предусмотренное ст. 53 УПК РФ право – заявление ходатайства – и добился освобождения подзащитной. Об ограниченности прав защитника ходят легенды. Порою, чтобы добиться желаемого результата, например, принудить орган предварительного расследования приобщить к делу вещественные доказательства и признать их таковыми, приходится выполнить поочередно несколько процессуальных действий, указанных в ст. 53 УПК РФ, либо побывать несколько раз в суде. При официально объявленном равенстве сторон в судебном процессе приходится признать, что изложенные в упомянутой статье полномочия защитника имеют такое правовое существо, чтобы свести к минимуму препятствия, возникающие у следователя и создать баррикады на пути защитника для его действий по защите прав подозреваемого в совершении преступления. Но эта статья не ставит своею целью попытку пересмотра действующего уголовно-процессуального закона. Не желая оказаться в круге шестом по Данте за лжеучительствование, я всего лишь поделюсь опытом рационального использования защитником предоставленных этим законом прав. Речь пойдет о п. 8 ч. 1 ст. 53 УПК РФ. На мой взгляд, правильное видение стратегии своего поведения и верное использование самого неэффективного, на первый взгляд, права – заявления ходатайства – сокращает дорогу, ведущую к победе. Случай из практики Поздней зимней ночью пятидесятилетний Т. явился в гости к своей знакомой тридцатилетней М., чтобы распить спиртное и провести время в располагающей к душевным беседам обстановке. Как часто случается в отношениях между людьми эмоциональными, предпочитающими водку остальным напиткам, этот визит закончился кровопролитной дракой. Крики доносились до соседей как из-за стен частного дома, где проживала М., так и с его двора. Родственники Т. забили тревогу, когда он, имевший крепкий фермерский бизнес и никогда ранее не отлучавшийся более чем на сутки, не явился домой на вторые. Они обратились в полицию и после проведения первичных мероприятий стало ясно: Т. не появлялся ни в одном из мест своего привычного обитания, а деньги, документы и необходимые вещи – то, без чего невозможно добровольное длительное путешествие, – остались у него дома. В жилище М. сотрудниками полиции был изъят его охотничий нож, как после стало известно, со следами крови М., а также образцы крови в доме и во дворе М., которые, как стало известно позже, принадлежали Т. Такова фабула уголовного дела. В связи с тем, что у правоохранителей отсутствовали данные о намерении Т. уехать и скрыть от близких причины своего отъезда, поскольку они не располагали доказательствами наличия у него заболеваний, обусловливающих скоропостижную смерть или потерю памяти, а также в связи с имеющимися данными о предшествующей его исчезновению драке было принято решение о возбуждении уголовного дела по факту совершения преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 105 УК РФ. Ход расследования был взят на контроль в Следственном комитете РФ. Нечего и гадать: М. была незамедлительно задержана и водворена в ИВС по подозрению в совершении убийства. Последняя перепись населения удостоверила всего 65 проживающих в деревне жителей, включая лиц www.yourpress.ru глубоко преклонного возраста и детей. В таких деревнях правоохранители «раскрывают» убийства, применяя линейное программирование: вычитают последних из числа первых и в образовавшейся разнице вычисляют того, кто последним видел потерпевшего живым. Я принял поручение на защиту М. с момента ее задержания. Категоричный отказ М. признавать себя виновной в убийстве Т. стал основным препятствием, которое правоприменители решили преодолеть методом навала. В отсутствие защитника в комнату для допросов к моей подзащитной оперуполномоченные уголовного розыска заходили группами по несколько человек. Ввиду имеющегося постановления о создании следственной группы и привлечения прикомандированных оперативников это не представляло труда, а активный контроль со стороны руководства придавал действиям правоохранителей дополнительную мотивацию. Несмотря на заявления М. о желании давать какие-либо показания только в присутствии адвоката, полицейские, как водится, не настаивали на их фиксации в протоколе, поскольку следователями не являлись, а просили только поговорить с ними на тему жизни вообще. Предполагая, видимо, что лучших для этого собеседников находящейся в изоляторе женщине не найти. Помня мои напоминания о действии ст. 51 Конституции РФ, М. держалась мужественно, а после к ней прибывал я. Потом полицейские снова пытались поговорить с М. об убийстве, а после опять приезжал я. Это происходило по два-три раза в сутки. Периодически мы встречались со следователем, который вносил в протокол запись о том, что М. отказывается свидетельствовать против себя. Так продолжалось два дня. Секрет легкости, с которой часто раскрываются подобные преступления (чтобы не сказать – привлекаются заведомо невиновные к уголовной ответственности), прост. Находясь в камере следственного изолятора или ИВС в эпицентре депрессивных разговоров сокамерников, чувствуя беспомощность и ощущая безнадежность, страдая от одиночества и длительного отсутствия защитника, подозреваемый забывает о главном – о точном содержании своих разговоров с сотрудниками полиции. А после морально истощенный поддается давлению сотрудников полиции. Следовало еще учитывать, что моя подзащитная – жительница отдаленной деревни, для которой местный участковый лейтенант что-то вроде римского прокуратора, а тут майоров и подполковников из Большого Города столько, что в комнате для допросов не помещаются… Каждый раз, выполняя мою просьбу, М. передавала мне буквальное содержание разговоров с нею правоприменителей. Оказывая давление на подозреваемого, сотрудники полиции не могут действовать угрозами и шантажом бесконечно. Рано или поздно к ним приходит понимание: нужно приводить какие-то доказательства вины. Завуалированно, чтобы не раскрывать результатов оперативно-розыскных мероприятий, но все-таки порционно – выдавать их. В противном случае подозреваемый догадается об отсутствии доказательств, свидетельствующих о его причастности к совершению преступления, и – замкнется. Спустя сутки после задержания, понимая из рассказов М., какие ОРМ уже совершены, и догадываясь, что именно стало их результатом, каждый раз при выходе из ИВС я заявлял следователю ходатайство о дополнительном допросе моей подзащитной. После консультаций с защитником М. добровольно давала показания, в которых признавала факт драки, однако наотрез отрицала свою причастность к убийству, настаивая на том, что Т. после ссоры ушел из ее дома. При этом она дополняла свои показания фактами, которые, формально хотя и не обнаруживали причинно-следственной зависимости от получаемой у оперативных сотрудников информации, однако полностью низводили их правовую ценность до нуля описываемыми обстоятельствами. Первое время откровения М. доставляли следователю радость, а когда ему наконец-то стало понятно, что опровержение результатов оперативно-розыскной деятельности по данному уголовному делу хронологически опережает их оформление и передачу в www.yourpress.ru распоряжение органа предварительного расследования, он заявил в суд ходатайство об избрании для моей подзащитной меры пресечения в виде содержания под стражей. Поскольку результат этого действия связан с перемещением подозреваемого из одной камеры в другую, то по законам процессуальной логики он не содержит смысла. Но законы формальной логики подтверждают: это один из самых действенных способов сломать сопротивление не желающего признавать себя виновным подозреваемого. Этим действием следователь доносит до задержанного: сделай выбор между беспомощным защитником и всесильным следователем – твою участь решаю я, а не твой адвокат. Как правило, этому сопутствуют обещания легкости наказания. Однако в суде защитнику М. удалось обесценить данные о ее причастности к совершению убийства до той степени, при которой суд отказывается от известных решительных действий в пользу стороны обвинения. А уже и рассматривалась моя жалоба на незаконные действия следователя руководителем Следственного комитета России, уже и судом была принята к производству моя жалоба о незаконном задержании М. Очевидность активной позиции стороны защиты в суде – это тоже не могло остаться судьей незамеченным. Суд отказал следователю в избрании меры пресечения в виде содержания под стражей, но продлил тем не менее срок задержания М. до пяти суток. И все это время в комнате для допросов изолятора продолжалось то же, что и до принятия судом решения. Когда стало ясно, что время истекло, а материалы уголовного дела не содержат ничего, кроме протоколов дополнительных допросов подозреваемой М., опровергающих еще даже не появившиеся в деле результаты работы сотрудников полиции, следователем было принято решение об освобождении М. из-под стражи. Полагаю, свою роль в этом сыграл также и прием защитника представителем руководителя Следственного комитета России по Новосибирской области для беседы по просьбе первого. И, конечно, многочисленные протоколы допросов, проведенных по инициативе защитника и подтверждающих невиновность М. Сразу после освобождения М. из ИВС я, пользуясь тем же правом, предоставленным п. 8 ч. 1 ст. 53 УПК РФ, заявил ходатайство еще об одном ее дополнительном допросе, но теперь уже в качестве свидетеля по данному уголовному делу. Обоснование этого допроса было значимым для уголовного дела, поэтому следователь ходатайство разрешил положительно и допрос провел. Я не буду касаться существа этого допроса, поскольку на этот раз показания М. имели малое отношение к защите по уголовному делу в части опровержения доказательств ее вины и были куда менее значимы, чем были продекларированы в ходатайстве. Когда следователи не догадываются об истинных намерениях защитника, они допросы не прерывают ни при каких обстоятельствах. Но в данном случае защитника интересовало не содержание протокола допроса, а слово «свидетеля» в его заглавии и подпись следователя под ним. И как только я получил на руки подписанную следователем копию этого документа, тут же заявил еще одно ходатайство – о вынесении постановления о прекращении в отношении М. уголовного преследования и разъяснении ей права на реабилитацию. Следователь выразил искреннее изумление этим требованием, поскольку впервые слышал о необходимости вынесения такого постановления. Нашу с ним весьма интересную дискуссию по этому вопросу я опущу, поскольку это тема для отдельной статьи. Скажу лишь, что консультации следователя с руководством по поводу этого ходатайства заняли сутки, но оно было удовлетворено. Полагаю, у моих процессуальных соперников не было другого выхода. Умышленный или нечаянный отказ от заявления этого ходатайства является грубейшей ошибкой защитника. А его удовлетворение при указанных выше обстоятельствах – прямая обязанность следователя. Но об этом следователи и их руководители либо не знают (что чаще всего), либо делают вид, что не знают, поскольку www.yourpress.ru признание поражений не входит в перечень обязанностей сотрудников правоохранительных органов. Между тем своим Постановлением от 21 ноября 2017 г. Конституционный Суд РФ дал толкование нормам Уголовно-процессуального кодекса по обжалованию действий следователя. Конституционный Суд РФ отметил, что в случае прекращения уголовного преследования подозреваемого в связи с непричастностью к совершению преступления с него снимается подозрение в преступлении и у него возникает право на реабилитацию. Вместе с тем постановлением об освобождении задержанного подозреваемого подтверждается отсутствие достаточных данных даже для выдвижения такого подозрения, что служит поводом и для разрешения вопроса о прекращении уголовного преследования. В свою очередь, отсутствие процессуального документа о том, что подозрение снято и уголовное преследование прекращено, способно воспрепятствовать восстановлению прав, нарушенных уголовным преследованием. При этом, в частности, становится невозможным применение ст. 133 УПК РФ об основаниях возникновения права на реабилитацию. Поскольку уголовно-процессуальный закон определяет лишь начальный момент, с которого лицо становится подозреваемым, неопределенность правового статуса этого лица в ситуации фактического уголовного преследования – без его юридического оформления и, соответственно, без предоставления прав по защите от него – может сохраняться вплоть до истечения сроков давности уголовного преследования. Дело в том, что применительно к одному и тому же событию преступления лицо не может одновременно находиться в статусе подозреваемого и свидетеля. Тем самым допросу лица в качестве свидетеля по уголовному делу, в котором это лицо имело статус подозреваемого, должно предшествовать процессуальное решение о прекращении его уголовного преследования. Следователь не вправе допрашивать по одному и тому же делу в качестве свидетеля лицо, чей статус подозреваемого не прекращен надлежащим процессуальным решением. Наделяя следователя полномочием самостоятельно направлять ход расследования и принимать процессуальные решения, законодатель не исключает необходимость выполнения следователем всего комплекса предусмотренных УПК РФ мер по охране прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве. Таким образом, допросив М. как свидетеля по уголовному делу после ее многочисленных допросов в качестве подозреваемой и после ее освобождения из изолятора без вынесения постановления о прекращении в отношении нее уголовного преследования и разъяснении права на реабилитацию, следователь совершил грубейшую процессуальную ошибку, исправить которую без негативных для него правовых последствий было возможно, только согласившись с требованием защитника. Уголовное дело до сих пор не раскрыто, его расследование продолжается и попрежнему находится на контроле в СК РФ. *** Эта статья преследовала две цели: объяснение важности постоянного контакта защитника с подозреваемым и понимания необходимости законных требований защитника к следователю. Что касается первого, то очевидно: работать в таком режиме нон-стоп адвокат не имеет возможности. Однако, когда речь идет о защите лица, подозреваемого в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, необходимо выходить из зоны комфорта, прилагать максимум усилий для достижения цели, жертвовать личным временем, изобретая и проявляя настойчивость. Вкус победы компенсирует все эти издержки сполна. Возвращаясь же ко второму, важно понимать, что нельзя считать задачу решенной, просто добившись освобождения подзащитного подозреваемого. Важно, чтобы положительные результаты нашей профессиональной деятельности оставались не только www.yourpress.ru в памяти наших доверителей, но и в материалах уголовных дел как залог хорошей памяти наших процессуальных соперников. На мой взгляд, формальность и предсказуемость использования адвокатом права, предоставленного ему п. 8 ч. 1 ст. 53 УПК РФ, играет только в пользу следователя, представляющего в своем лице огромную, не знающую сомнений и пощады государственную обвинительную машину. Ходатайства нужно заявлять, понимая, в каком направлении будет развиваться цепь последующих за ним событий, заранее предугадывая последующие действия органа предварительного расследования. Считаю, что обязанностью адвоката является принуждение следователя выполнить то желаемое для защитника действие, которое, хотя и не указывается в ходатайстве прямо, но подразумевается защитником и было просчитано им. Шаг за шагом реализуя самое, на первый взгляд, неэффективное право – заявление ходатайства, – разрешение существа которого зависит только от желания процессуального противника, можно добиться благополучного исхода для доверителя в самом безнадежном деле. www.yourpress.ru