Изменения назрели

Обращая внимание на спорность позиции Сергея Пропастина, изложенной в статье «Современные инструменты – в жизнь» (см.: «АГ». 2019. № 17 (298)), автор комментария тем не менее указывает, что описанная ситуация интересна как пример анализа дела и выработки линии защиты, основанной на применении прогрессивной и достаточно сложной экономической теории. Изменения в правоприменительной практике по проблеме, поднятой в статье, назрели, но положительного сдвига можно добиться при планомерной работе, а также при заинтересованности правоохранительных органов повышать уровень своей осведомленности о современной экономической ситуации.

Позиция автора является достаточно спорной, поскольку предполагает использование весьма сложной экономической теории.

Позволю себе согласиться с последним предложением относительно необходимости руководствоваться современными экономическими реалиями и задействовать рыночно ориентированный подход к оценке обстоятельств исследуемого события, однако отмечу, что существующая сегодня система правоохранительных и судебных органов не готова к подобному коренному перелому в подходе к доказыванию умысла на совершение уголовно-наказуемого деяния в целом и «чистоты» факта наличия неисполненных обязательств в частности. Более того, вызывает сомнение, что привлекаемые к уголовной ответственности предприниматели попали в такую ситуацию исключительно по причине использования положений теории ограничений, разработанной Голдраттом, а приведенный автором пример является частным. Зачастую подобные ситуации обусловлены необъективной оценкой собственных сил или совокупностью различных фактических обстоятельств, о которых будет сказано ниже.

Следственная практика сегодня сложилась таким образом, что почти каждое постановление о привлечении в качестве обвиняемого или иной процессуальный документ изобилует шаблонными формулировками-штампами, не имеющими отношения к конкретной ситуации. Следователи, как правило, оторваны от законов рыночной экономики, что и обусловливает упоминание признака мошенничества.

Соглашусь с мнением, что отсутствие в качестве признака мошенничества «наличия предыдущих невыполненных денежных обязательств» может быть доказано другими, более простыми для понимания методами, такими как представление документов, свидетельствующих о хозяйственной деятельности предпринимателя или организации, а также подтверждающих либо частичное исполнение обязательства, либо намерение в будущем его выполнить в полном объеме, что исключает оценку факта наличия долга перед контрагентом как преступного деяния.

Более того, предпринимательская деятельность зачастую немыслима без привлечения заемных денежных средств, просрочка возврата которых должна влечь исключительно гражданско-правовую ответственность. Предприниматель не может существовать в вакууме, не имея ни перед кем обязательств, не вступая в денежно-кредитные отношения. Зачастую неисполнение обязательств связано с объективными обстоятельствами – волатильность курса валюты, недобросовестное поведение контрагентов, различные форс-мажорные обстоятельства. В подобных случаях нет необходимости искать преступный умысел. Именно к данным доводам необходимо прибегать адвокату на предварительном следствии и в судебном заседании в целях исключения из признаков мошенничества отмеченного автором статьи признака и доказательства отсутствия в действиях доверителя состава преступления. Если же ни следователь, ни суд не желают прислушиваться к подобному доводу защитника, представление заключения специалиста по столь сложному экономическому вопросу с вероятностью 99,9% не изменит ситуацию.

В целом описанная Сергеем Пропастиным ситуация весьма интересна как пример анализа дела и выработки позиции, основанной на применении прогрессивной и достаточно сложной экономической теории, обосновывающей разумность привлечения денежных средств и иные обстоятельства, связанные с предпринимательской деятельностью, однако в современных реалиях она далеко не всегда будет воспринята судом при принятии решения. Более того, автор не уверен, что и в данной конкретной ситуации привлечение специалиста способствовало исключению признака мошенничества, поскольку указывает: «В тексте обвинительного приговора отсутствовало указание на признак мошенничества, касающийся наличия невыполненных обвиняемым предыдущих денежных обязательств. Это не дает нам права утверждать, что между фактами представления заключения специалиста и исключения названного признака из текста решения суда существует причинно-следственная связь; равно как и не позволяет ее отрицать». Кроме того, неизвестно, повлияло ли это на размер назначенного наказания. Вполне может оказаться, что предпринятые усилия не возымели ожидаемого эффекта.

В заключение хотелось бы отметить, что необходимость изменений давно уже назрела, однако адвокатское сообщество сможет добиться положительного сдвига при планомерной работе, а также при заинтересованности правоохранительных органов повышать уровень своей осведомленности о современной экономической ситуации.