Корпорация должна реагировать, когда попираются права ее членов

– Олег Владимирович, как в АП Воронежской области организовано назначение адвокатов? В городе Воронеже вы уже используете автоматизированную систему и иные способы, позволяющие избежать субъективизма. Когда такая система заработает во всей области?

– Уже не только в Воронеже. С 1 сентября мы подключили к системе один из северных районов области – Рамонский. Правда, пока там система работает частично в ручном режиме. Мы обнаружили, что в некоторых правоохранительных органах возможность войти в интернет имеется не у каждого следователя. В других подразделениях лицо, ответственное за доступ в интернет, находится в отпуске и не может подключить коллег. Поэтому пока действует комбинированный режим. Но мы все равно включаем в систему всех рамонских адвокатов, осуществляющих защиту по назначению, и надеемся, что в ближайшее время система компьютерной связи будет налажена.

Ответить, когда во всей области будет работать автоматизированная система, достаточно сложно. Мы уже приняли решение о подключении с 1 января 2020 г. еще 5 муниципальных районов и города Борисоглебска. Будем и дальше развивать эту сеть, хотя в некоторых районах нет смысла это делать. Например, в Репьёвском районе у нас всего один адвокат – Михаил Хатункин. Смешно распределять «среди него» дела с помощью системы.

– В чем новизна Правил по исполнению порядка назначения адвокатов (далее – правила), которые приняты в ходе прошедшего в августе заседания Совета АПВО?

– Новизна в самом появлении такого документа и систематизации подходов. В марте Совет ФПА РФ принял новый Порядок назначения адвокатов в качестве защитников в уголовном судопроизводстве (далее – Порядок). Думаю, что в дальнейшем он будет еще развиваться. А региональные палаты будут только уточнять правила работы в соответствии с этим документом.

Принятый ФПА РФ Порядок устанавливает универсальные правила обращения в палату органов дознания, органов предварительного следствия или судов – уполномоченных органов, системные способы распределения нагрузки между адвокатами, реализующие принцип равноправия. В нашей палате и прежде придерживались таких подходов, учитывали многообразие способов решения того или иного вопроса. Поэтому ничего удивительного в новых правилах вы не увидите, но они, безусловно, нужны: федеральная функция требует регулирования на федеральном уровне.

– Есть ли на сегодняшний день у госорганов задолженность по выплате вознаграждения адвокатам по назначению?

– Задолженности нет, средства поступают регулярно, причем по новым ставкам. Во многом этому способствовала последовательная работа ФПА РФ, стимулировавшей принятие Постановления правительства, закрепившего дифференциацию размеров вознаграждения адвокатов.

Но практика показывает, что именно в осенний период уже выделенные бюджетные средства заканчиваются, и потому мы готовимся к проблемам, которые могут возникать у некоторых структур. С судами, кстати, таких проблем у нас никогда не было. Со Следственным комитетом тоже все нормально. А вот у органов внутренних дел по ряду причин возникают задолженности.

– Как часто нарушаются права адвокатов представителями правоохранительных органов, как можно минимизировать такие нарушения?

– По большому счету они и так минимизированы. Мы потому и не «шумим» по этому поводу, в отличие от других регионов, что у нас случаи таких нарушений являются единичными. За последние 15 лет грубых нарушений прав адвокатов было всего 4, насколько я помню. Каждый раз палата достаточно жестко на них реагировала.

В прессе уже обнародована информация о том, что у нашего адвоката Анатолия Рипинского был произведен обыск. Эти действия вылились в уголовное дело в отношении лиц, проводивших обыск. В данный момент дело уже передано в суд. Насколько мне известно, в обвинительном заключении говорится о преступлении, предусмотренном ст. 286 УК РФ «Превышение должностных полномочий». Это несмотря на наличие постановления судьи, так как в нем не был учтен адвокатский статус лица, чье помещение обыскивалось.

Хотя такие случаи происходят достаточно редко, палата в каждом случае обязана на них реагировать, а сами адвокаты, как это и сделал Анатолий Рипинский, должны проявлять активность, чтобы свести подобные нарушения к минимуму.

– На конференции по вопросам защиты прав адвокатов вы заявили о готовности взять на вооружение решение Совета АП г. Москвы о запрете адвокату являться на допрос? Может ли это вызвать серьезный конфликт с правоохранительной системой?

– Скорее не взять на вооружение, а запомнить. В определенной ситуации такой способ реагирования может оказаться очень действенным и эффективным. Но он не может быть универсальным. Хотя фактически такой запрет и так имеет место. У нас в палате, например, сложилась практика, когда адвокат, которого пытаются вызвать на допрос по обстоятельствам, связанным с оказанием юридической помощи, обращается в палату, а мы связываемся с соответствующим должностным лицом, напоминаем, что этого делать нельзя, ссылаясь на решение Конституционного Суда и другие правовые акты. Одновременно мы снабжаем адвоката ответом, содержащим ссылки на все необходимые правовые позиции, где говорится о недопустимости вызова на допрос, а также разъясняем, что дача показаний может быть расценена как дисциплинарное правонарушение. Понятно, исключительно в демонстрационных целях. Обычно все это работает.

– Вы даже говорили, что в особо очевидных ситуациях допустимы и протестные акции. Какие именно?

– В 2004 г. в связи с вопиющими нарушениями при обыске в адвокатской конторе «Китаев и партнеры» – филиале ВОКА, где применялось физическое насилие и осуществлялось изъятие документов, очевидно относящихся к адвокатским досье, мы использовали комплекс мер реагирования. В том числе решение Совета палаты предусматривало прекращение осуществления защиты, причем любой защиты, в одном следственном подразделении и у одного конкретного судьи, санкционировавшего этот обыск.

Понятно, что мы намеренно пошли на конфликт и понимали, что реакция правоохранительных органов может быть непредсказуемой. Тем не менее последующая оценка такого решения с учетом судебных постановлений, где проведение обыска было признано незаконным, а также последующее привлечение виновных к дисциплинарной ответственности несколько «успокоили» это противостояние.

Еще один случай произошел примерно 7 лет назад. Женщину-адвоката вывели из кабинета следователя с применением силы, а проще говоря – спустили с лестницы. Причем в присутствии ее подзащитного. И тогда палата была вынуждена опять принимать радикальные меры, сочетая процессуальные способы решения проблемы с неординарными. И на заседании Совета мы пришли к выводу о необходимости прекращения защиты у этого одиозного следователя. Только получив информацию о привлечении его к дисциплинарной ответственности, Совет отменил это решение.

Понятно, в этих случаях речь идет о бойкоте. Понятно, что это незаконно и как универсальный метод мы никогда не будем это использовать. Но в обеих приведенных ситуациях мы просто не могли поступить по-другому. Когда всей воронежской адвокатуре надо было проявить единство в оценке произошедшего и в действиях, мы это сделали.

– Вы подтвердили возможность прекращения защиты в определенном следственном подразделении, у определенного следователя, если они грубо нарушили права адвоката. А пройдет ли такое решение в определенном суде, где регулярно удаляют адвокатов из процесса?

– Рассуждая абстрактно, надо сразу сказать, что как регулярный универсальный метод эту меру применять нельзя. Но каждую конкретную ситуацию нужно оценивать с учетом всех факторов, а также баланса интересов сторон. Вполне вероятно, что в какой-то определенной ситуации палата может прийти к выводу, что она должна поступить именно так, а не иначе. В частности, в 2004 г. мы прекратили «сотрудничество» с судьей, который, не задумываясь, вынес заведомо неправосудное постановление, разрешавшее обыск в адвокатском образовании. Мы полагали, что он был обязан хотя бы мотивировать такое решение. А поскольку его действия привели к физическим травмам наших коллег, к уничтожению видеокамеры, мы посчитали такую реакцию адвокатского сообщества оправданной.

Но еще раз подчеркну, это может происходить не как правило, а как исключение. Это не предусмотрено законом, но иногда, как говорится, клин клином вышибают. Корпорация должна реагировать, когда гарантии адвокатской деятельности не просто нарушаются, а отрицаются, а из статуса адвоката делают фикцию!

– Какова дисциплинарная практика в палате, за что приходилось лишать адвокатов статуса? Какое нарушение самое распространенное?

– Почти каждый год мы прекращаем статус за тот самый проступок, наказание за который у некоторых вызывает недоумение, – за неуплату членских взносов. Дело в том, что в большинстве случаев неуплата свидетельствует о прекращении связи с корпорацией. Если в течение года адвокат не появляется в палате, не получает ордера, его задолженность превышает 50–70 тысяч рублей, нам приходится принимать жесткие меры. Если же есть уважительные причины неуплаты, адвокат принимает меры для погашения задолженности и показывает, что статус для него важен, то мы поступаем по-другому, ограничиваясь предупреждением или замечанием.

Есть и другие ситуации. У нас в Воронеже был уникальный случай. Уже 5 месяцев пресса пишет о привлечении к ответственности следователей Главного следственного управления УВД за должностной подлог, который заключался в привлечении адвокатов по ст. 51 УПК РФ с нарушением установленного порядка, проще говоря – по поддельным ордерам. На данный момент СК уже «установил» имена этих следователей, предъявив им обвинение. Но очевидно, что они не могли совершать подлог без участия адвоката. Речь идет о бывшем адвокате Марии Шовкопляс, которая осуществляла защиту по поддельным ордерам, получала за это серьезные суммы.

Мы в начале этого года прекратили ее статус за манипулирование дополнительными ордерами и использование подложных документов, полагая, что защитник не должен становиться помощником следователя, который придает следствию видимость законности. Пусть идет работать в следственные органы, откуда и пришла в адвокатуру.

– Вам известны случаи, когда адвокаты при помощи личных связей оказывали влияние на осуществление правосудия? Какова может быть дисциплинарная ответственность за такие действия?

– Случаи, когда оказывали влияние «успешно», мне, естественно, неизвестны. Когда же пытались, но безуспешно, такие случаи выявляются, причем не нами. Порядка 10 адвокатов привлекались к ответственности либо за посредничество в даче взятки, либо за мошенничество. Часто это было связано с обращением к их бывшим коллегам в правоохранительных органах, что провоцировало неприятные последствия в виде лишения статуса. Иногда это было следствием обвинительного приговора, а в других случаях адвокат, чтобы избежать уголовного преследования, соглашался участвовать в оперативных мероприятиях, что категорически запрещено адвокатам. Постучу по дереву, но в последние 1–2 года у нас таких инцидентов не наблюдалось.

– Вы говорили, что на заседаниях Совета АПВО, когда обсуждаются вопросы дисциплинарной практики, нет конфликтов. Неужели всегда удается прийти к единому мнению?

– Уточню: я говорил, что у нас споры есть, а конфликтов нет.

Споров много, иногда очень долго обсуждаем ту или иную ситуацию. И наши мнения нередко расходятся. Были случаи, когда Совет палаты принимал решение возвратить материалы дисциплинарного производства в квалифкомиссию, указав на необходимость исследовать какие-то факты и дать им новую оценку. Но при обычном единодушии мы порой расходимся лишь в том, какую меру ответственности применить: замечание или предупреждение. В ситуациях, когда Совет решал прекратить статус, он обычно голосовал единогласно.

Я считаю, что задача квалифкомиссии и совета – при малейшей возможности сохранить провинившемуся статус адвоката. Это можно сделать, если адвокат что-то не так понял или не совсем верно поступил. Но если он противопоставляет себя корпорации и принципам ее работы, то должен ее покинуть.

– А Совет вправе не возвращать дисциплинарное дело в Квалификационную комиссию и самостоятельно принять иное решение?

– Совет – не апелляционная инстанция, а орган корпорации, который принимает во внимание все доказательства, имеющиеся в деле. Совет может не согласиться с заключением квалифкомиссии и самостоятельно прекратить дисциплинарное производство в случае, если в действиях адвоката отсутствуют признаки нарушения Закона и КПЭА. Такие случаи были, хотя они и единичные. Иногда между заседаниями КК и Совета происходят какие-то события, выявляются новые или дополнительные обстоятельства, что тоже учитывает Совет, не соглашаясь с квалифкомиссией.

– Вы входили в Комиссию ФПА РФ по этике и стандартам, которая приняла Разъяснение от 17 апреля 2019 г. № 03/19. Сейчас этот документ оспорен в суде. Каковы, на ваш взгляд, судебные перспективы такого иска?

– Говорить о перспективах иска достаточно сложно. Тут лучше не гадать и дождаться судебного решения. Мое мнение – позиция авторов этого иска основывается на знаке равенства между адвокатом и гражданином, а также на манипулировании конституционными правами и свободами: правом на обращение, свободой слова и т.д.

По моему убеждению, адвокат как член корпорации отличается от обычного гражданина, он имеет особый комплекс прав и обязанностей. Мы признаем за каждым гражданином право обращаться в любой государственный орган, защищая общественные либо личные интересы. Должны ли мы признать такое же право за адвокатом, защищающим корпоративные интересы? Тут рождаются большие сомнения. Кстати, есть сомнения и в том, в чьих интересах действовали обратившиеся в СК. Если речь идет о корпоративных интересах и ценностях, то, на мой взгляд, привлечение государства в таком случае ошибочно.

Если рассуждать с позиций КС РФ и СПЧ, то надо вспомнить их решения о необходимости сохранения баланса различных интересов применительно к группам граждан, обладающих специальным правовым статусом. Если речь о государственных служащих, то некоторые действия позволяются им только с учетом определенных факторов. И получается, что в большинстве случаев госслужащий должен «закрыть рот на замок».

Применительно к адвокатуре баланс интересов нарушается, когда группа адвокатов, не являющихся членами определенной палаты, обращается в государственный орган с просьбой проверить деятельность «чужой» палаты. Здесь общественный интерес не затронут. Кроме того, у адвокатов есть способы защитить свои права внутри корпорации, и в любой ситуации они должны действовать так, чтобы не наносить ущерба ее авторитету. А если вы хотите быть просто гражданами и осуществлять права, которые есть у всех граждан, то можете покинуть корпорацию.

– Неужели адвокат не должен сообщить в компетентные органы о преступлении, совершенном другим адвокатом, из другой палаты?

– Вы говорите о том, что кто-то стал свидетелем убийства или разбоя? Здесь ситуация совсем иная. Если речь идет об общеуголовном составе, спокойно пишите соответствующее заявление. Но если речь идет о сложной корпоративной ситуации, то надо учитывать интересы корпорации.

– Может ли доверие к адвокатуре пострадать от обращений в государственные органы или в СМИ?

– Категоричные подходы к таким сложным материям свойственны подросткам. Надо рассматривать конкретные примеры. В одном случае обращение по какому-то вопросу будет способствовать оздоровлению адвокатуры, мы же не скрываем случаи, когда мы очищаем корпорацию от нерадивых коллег. В другом – оно нанесет вред адвокатуре. В Разъяснении № 03/19 как раз говорится о ситуации, когда поднятый группой адвокатов шум, не имеющий общественного интереса, умаляет авторитет всего сообщества.

– Как вы считаете, допустимо ли адвокату выполнять функции медиатора, особенно в случаях, когда он ранее оказывал какую-либо помощь одной из спорящих сторон? Нет ли здесь нарушений профессиональной этики?

– Еще в 2013 г. в КПЭА была внесена поправка, подтверждающая возможность адвокатов выполнять функции медиаторов. Я понимаю резон такой позиции – членам корпорации надо дать возможность зарабатывать, оказывая разные виды юридической помощи. Я эту позицию не критикую из соображений целесообразности, но в то же время считаю, что адвокат не может одновременно помогать субъектам с противоположными материально-правовыми интересами. Это вызывает конфликт интересов. Как адвокат не может быть одновременно судьей, так же он не может быть и медиатором, оказывающим помощь то одной стороне, то другой.

И неважно, что в итоге адвокат может добиться результата, устраивающего обе стороны конфликта.

У адвоката всегда есть конкретный доверитель. Если такого доверителя нет или он находится в состоянии внутреннего противоречия, то адвокату здесь делать нечего. Урегулирование спора – это совсем другая работа.

К тому же в России сложились другие способы мирного урегулирования споров. Вхождение медиации в правовую сферу «со скрипом» вовсе не означает, что у нас не умеют договариваться и проводить примирительные процедуры.

Пусть созданная законодательная база обогащается практикой медиации, пусть профессиональные медиаторы примиряют тех, кто к ним обратился. Но адвокат обычно не рекомендует идти к медиатору. Если у сторон есть желание достигнуть компромисса, то их адвокаты вполне могут между собой обсудить точки соприкосновения и выработать детали мирового соглашения (судебного или внесудебного). И вот это я считаю самой лучшей медиацией.

– Вы согласны, что медиация не будет развиваться, пока законом не предусмотрена обязательная процедура досудебного урегулирования?

– Пожалуй, соглашусь. Но еще раз подчеркну, что медиация – это не самоцель. Технически ее или какие-то другие процедуры можно сделать обязательными. Но идея навязывать медиацию в качестве обязательной процедуры мне не кажется симпатичной. Я остаюсь при своем убеждении, что сейчас самой результативной медиативной процедурой остаются переговоры адвокатов.