Статья продолжает тему незаконного и необоснованного избрания меры пресечения в виде заключения под стражу¹, но в данном материале проблема рассматривается в более широком аспекте – речь идет не только о предпринимателях, но обо всех, к кому применяется эта мера пресечения. Автор называет причины необоснованной правоприменительной практики, предлагает первоочередные меры, которые необходимо принять для исправления ситуации.

Каждый адвокат, практикующий в сфере уголовного судопроизводства, при решении тактических задач защиты прав доверителя по конкретному уголовному делу за редким исключением обязательно становится свидетелем того, насколько практика применения норм уголовно-процессуального законодательства, регламентирующих избрание меры пресечения в виде заключения под стражу, далека как от смысла закона, так и от буквального толкования норм УПК РФ.

Каждый день в стране проводятся десятки судебных заседаний, алгоритм которых в подавляющем большинстве случаев многократно дублируется: сторона обвинения ходатайствует о заключении обвиняемого (подозреваемого) под стражу на основании предположений о том, что последний может совершить действия, указанные в ст. 97 УПК РФ в качестве оснований для избрания меры пресечения, а сторона защиты выступает против, указывая на отсутствие в материалах дела конкретных фактических сведений, которые подтверждали бы доводы стороны обвинения; в итоге суд соглашается со стороной обвинения и принимает решение об удовлетворении заявленного ею ходатайства, исходя в основном из тяжести вмененного преступления. Далее сторона защиты обжалует постановление о заключении под стражу в апелляционную инстанцию, где в подавляющем большинстве случаев в удовлетворении жалобы суд отказывает. Присутствуя на очередном рассмотрении апелляционной жалобы в Мосгорсуде, я задался вопросом: в чем причина сложившейся ситуации, которая не радует ни адвокатское сообщество, ни судебное и прокурорское, вынужденные тратить средства и ресурсы на порой бессмысленные, на первый взгляд, действия, и как ее можно разрешить?

Важная причина

Анализируя причины, полагаю, что формальная и весьма важная из них кроется в несовершенстве существующего регулирования положениями Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19 декабря 2013 г. № 41 «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий» (далее – Постановление Пленума ВС № 41). Так, п. 5 указанного разъяснительного акта, весьма неплохо составленного с точки зрения обеспечения состязательности сторон и иных основных принципов уголовного судопроизводства, предписывает судам:

«В качестве оснований для избрания меры пресечения в виде заключения под стражу могут быть признаны такие фактические обстоятельства, которые свидетельствуют о реальной возможности совершения обвиняемым, подозреваемым действий, указанных в статье 97 УПК РФ, и невозможности беспрепятственного осуществления уголовного судопроизводства посредством применения в отношении лица иной меры пресечения». То есть данным разъяснением Верховный Суд РФ пытается сузить дискреционные полномочия суда при трактовке диспозиции ст. 97 УПК РФ в части «наличия достаточных оснований полагать» относительно совершения обвиняемым и подозреваемым перечисленных в данной статье действий. Именно на недопустимость предположений и на необходимость представления конкретных доказательств, подтверждающих возможность совершения подзащитным указанных действий, и говорится коллегами практически на каждом судебном заседании при рассмотрении ходатайств следствия по мере пресечения. Такой же позиции придерживается Верховный Суд РФ и при рассмотрении уголовных дел, отменяя решения нижестоящих судов об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу ввиду отсутствия конкретных доказательств, подтверждающих выводы судов, и указывая на недопустимость заключения обвиняемого и подозреваемого под стражу исходя исключительно из тяжести обвинения (см., например, кассационное определение ВС РФ от 19 марта 2020 г. по делу № 72-УД20–1).

Но вполне понятный посыл Верховного Суда РФ, отраженный в указанном мной п. 5 Постановления Пленума ВС № 41, умаляется избранным при изложении текста нормы глаголом «может быть», то есть из буквального толкования следует, что конкретные фактические сведения для обоснования судами заключения лица под стражу желательны, но отнюдь не обязательны. И совсем уж нивелируется процитированное требование п. 5 содержащимся в п. 21 этого же Постановления разъяснением, из которого следует, что на начальных этапах производства по уголовному делу при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу лишь тяжесть обвинения и предусмотренное санкцией статьи уголовного закона наказание в виде лишения свободы на длительный срок сами по себе являются достаточным подтверждением того, что обвиняемый и подозреваемый могут скрыться от следствия и суда. Таким образом, исходя из содержания п. 21 Постановления Пленума ВС № 41 любые рассуждения защиты со ссылкой на п. 5 данного Постановления, а также на правоприменительную практику Верховного Суда России, с правовой точки зрения, бесперспективны, по крайней мере при избрании меры пресечения (хотя на практике доводы защитника со ссылкой на п. 21 при продлении срока заключения под стражу также судами зачастую игнорируются).

Именно указанный двойственный характер содержания главного для правоприменения разъяснительного акта в области избрания судами мер пресечения и приводит к тому, что адвокаты зачастую относятся к судебным заседаниям по избранию меры пресечения, а также к судебным заседаниям апелляционной инстанции по данному вопросу без особой надежды, называют такие судебные заседания «штамповочными», а сторона обвинения в лице участвующих в заседаниях прокуроров особо себя не утруждает и излагает свою позицию в виде стандартного набора нескольких предложений, которые практически без изменения на автомате повторяются в большинстве рассматриваемых уголовных дел и фактически сводятся к общему, без какой-либо конкретизации утверждению о том, что ходатайство следователя законно и обоснованно.

Иные причины

Разумеется, названная причина описанной проблемы не является ни единственной, ни самой главной, выступая лишь в качестве внешнего, формализованного препятствия к ее разрешению.

На мой взгляд, есть и иные причины сложившейся ситуации, среди которых:

– превратность подходов органов расследования к использованию мер пресечения, в особенности заключения под стражу, то есть использование их не для тех целей, для которых они введены в закон. Не только специалистам, но и обычным гражданам давно стало очевидно, что заключение под стражу порой применяется следователями в качестве элемента давления на обвиняемого в целях склонения последнего к даче нужных следствию признательных или иных показаний. Несомненным подтверждением этого является распространенность случаев изменения меры пресечения в виде заключения

под стражу на более мягкую сразу после признания лицом своей вины и (или) дачи показаний в отношении иных лиц, представляющих процессуальный интерес для следствия, вне заключенного досудебного соглашения о сотрудничестве. О противоречащей смыслам уголовно-процессуального законодательства позиции следствия в части избрания мер пресечения ярко свидетельствует факт превращения в почти «мертвый» правовой инструмент такой меры процессуального принуждения, как обязательство о явке, которое следствием практически не применяется.

Также по тяжким и особо тяжким преступлениям органы следствия зачастую относятся к заключению под стражу как к началу отбывания наказания, что конечно же абсолютно противоречит смыслам и принципам уголовно-процессуального законодательства;

– неверное понимание судьями смыслов уголовно-процессуального закона в части их (судей) роли при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Фактически суды в заседаниях по данному вопросу, с моей точки зрения, все чаще выполняют не свойственные им функции, граничащие по сути с теми, которые составляют содержание уголовного преследования. Чего только стоят участившиеся случаи отказов судами в удовлетворении ходатайств следствия об изменении меры пресечения в виде заключения под стражу на иную, более мягкую и требующую получения судебного решения. Складывается парадоксальная ситуация, при которой именно следователь изначально принимает решение о необходимости заключения обвиняемого (подозреваемого) под стражу и обращается за получением судебного решения, именно в производстве следователя находится уголовное дело и следователю виднее, какая именно мера пресечения обеспечит беспрепятственное производство по делу. Наконец, следователь вправе самостоятельно полностью отменить избранную меру пресечения и освободить обвиняемого (подозреваемого) из-под стражи, и судебное решение ему для этого не нужно. Однако суды нередко отказывают следователю в освобождении лица из-под стражи в случаях, когда ходатайство подано в суд в целях изменения меры пресечения на более мягкую, требующую получения разрешения суда. Абсурдность указанной ситуации прослеживается в возможности следователя при желании легко обойти отказ суда в удовлетворении ходатайства об изменении заключения под стражу на иную меру пресечения, например, на домашний арест: следователь в подобном случае может освободить лицо из-под стражи самостоятельным решением без обращения в суд, избрав в отношении обвиняемого (подозреваемого) подписку о невыезде и надлежащем поведении или иную меру пресечения, не требующую получения судебного решения, либо вовсе отказавшись от избрания меры пресечения и ограничившись отобранием обязательства о явке. После того, как обвиняемый (подозреваемый) окажется на свободе на основании самостоятельного решения следователя, последнему ничто не мешает вновь обратиться в суд с ходатайством об избрании в отношении лица домашнего ареста, залога или запрета определенных действий, и суд в этом случае даже при отказе в удовлетворении такого ходатайства вернуть обвиняемого (подозреваемого) под стражу не сможет;

– пассивная позиция адвокатов, не идущих зачастую далее апелляционного обжалования вынесенного постановления об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу (к сожалению, адвокаты и в апелляционном порядке не всегда обжалуют постановление суда о заключении обвиняемого (подозреваемого) под стражу; при этом если количество жалоб адвокатов по данному вопросу в первую кассацию крайне мало, то до Верховного Суда так и вовсе редко кто доходит). Коллег, хоть и отчасти, но можно понять: к моменту кассационного рассмотрения обжалуемое решение фактически «засиливается» очередными продлениями либо к этому времени уже вынесено итоговое процессуальное решение по делу;

– отсутствие однозначной и определенной позиции государства в вопросе о смыслах меры пресечения в виде заключения под стражу и о связанном с этим существующем нормативном регулировании. С моей точки зрения, об этом свидетельствует недостаток у законодателей и высших судебных инстанций стремления полностью исключить или кардинально ограничить дискреционные полномочия органов следствия и суда при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу и в непоследовательных попытках снизить напряжение по данному вопросу точечными изменениями, не вписывающимися в общую стратегию, которой, судя по всему, попросту нет. В указанных условиях отдельные меры по совершенствованию закона проблему не решают, ярким примером чего может служить ситуация с ограничением на заключение под стражу предпринимателей, которое при необходимости легко обходится правоприменителями.

Первоочередные меры

Полагаю, что осознание обозначенных мной проблем практики применения судами и органами следствия меры пресечения в виде заключения под стражу, в том числе определение и анализ причин указанных проблем, явится первым шагом на пути к исправлению ситуации в лучшую сторону. Данный вопрос является достаточно серьезным и требует изучения в рамках более фундаментального исследования, однако уже сейчас очевидны те первоочередные меры, которые могут быть приняты. Среди них я хотел бы назвать следующие:

• устранение противоречий, имеющихся в Постановлении Пленума ВС № 41, с вменением судам в обязанность обосновывать свои решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу исключительно конкретными доказательствами, подтверждающими реальную возможность совершения подозреваемым и обвиняемым действий, указанных в ст. 97 УПК РФ, и установлением абсолютного запрета на обоснование таких судебных решений исключительно тяжестью вмененного преступления не только при продлении срока заключения под стражу, но и при избрании данной меры пресечения;
• нацеливание судей на недопущение осуществления ими несвойственных им функций путем изменения закона и (или) дачи Пленумом Верховного Суда РФ разъяснений, направленных на запрет судам отменять меру пресечения в виде заключения под стражу при поступлении от следствия ходатайства об изменении меры пресечения на иную, требующую судебного решения. В данном вопросе я придерживаюсь той крайней точки зрения, согласно которой любое отсутствие единой позиции прокурора и следователя по вопросу избрания меры пресечения также должно обязывать суды принимать решение об отказе в избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или о продлении ее срока (ведь, к примеру, на стадии дознания отсутствие согласия прокурора препятствует заключению обвиняемого и подозреваемого под стражу);
• принятие органами адвокатского сообщества разъяснений, рекомендующих адвокатам или обязывающих их при осуществлении защиты по уголовным делам оспаривать избранную в отношении подзащитного меру пресечения в виде заключения под стражу вплоть до кассационной инстанции (желательно – до Верховного Суда).

Ведь ситуацию, когда защитник не против заключения доверителя под стражу, можно представить себе с трудом и только в качестве аномалии, поэтому и единственным основанием для освобождения адвоката от предложенной мной для введения в правовой оборот обязанности должно быть письменное указание подзащитного о том, что он отказывается от подачи жалобы;

– изменение уголовно-процессуального законодательства и нацеливание органов прокуратуры на принятие мер реагирования, направленных на исключение использования заключения под стражу органами расследования в качестве инструмента давления на обвиняемых и подозреваемых, а также придания названной мере пресечения смысла наказания (например, проведение служебной проверки при каждом случае освобождения из-под стражи обвиняемого и подозреваемого после дачи ими признательных или иных необходимых следствию показаний в отсутствие заключенного досудебного соглашения о сотрудничестве, по результатам которой должностные лица, виновные в использовании заключения под стражу в качестве инструмента давления, должны привлекаться к дисциплинарной или иной ответственности).

Принятие перечисленных мер приведет, на мой взгляд, к существенному изменению сложившейся ситуации и разрешению целого ряда проблем, накопившихся в области применения судами законодательства о заключении под стражу. Как я отметил, обозначенная тема является достаточно серьезной, и в изменении ситуации заинтересованы прежде всего адвокаты, специализирующиеся на оказании правовой помощи в сфере уголовного судопроизводства, а также их доверители. Именно поэтому предлагаю коллегам присоединиться к обсуждению, а органам адвокатского сообщества выделить данную тему в реестр приоритетных с составлением «дорожной карты» по реализации мер, направленных на разрешение связанных с обозначенной темой проблем правоприменения.

¹ См.: Панаева Л. «Заключение под стражу: реальность действия гарантий для предпринимателей спустя год нововведений» («АГ». 2024. № 15 (416);
Руднев В. «Предприниматели нуждаются в повышении уровня защиты их прав при заключении под стражу» («АГ». 2024. № 19 (420)).